Дорогие мои москвичи - Александр Николаевич Посохов
— Пьёт.
— А у тебя, Глаша?
— Пьёт.
— А у тебя, Зинуля?
— Пьёт.
— А бьют?
— Бывает, — в один голос признались подружки. — Храпят ещё.
— Ну вот! — торжествующе произнесла Любка. — А вы им подштанники стираете, борщи варите. Всё, детей вырастили и пошли они эти мужья в гузно. Кстати, о детях. Вот ты, Дуня, сыночку своему безработному в город денежки высылаешь?
— Высылаю.
— А ты, Глаша, доченьке свой беременной помогаешь?
— Помогаю.
— А про тебя, Зинуля вообще нечего говорить, у тебя их трое. И тоже бездельники все. Правда, младший учится ещё. А у меня никого, ни супруга обрыдлого, ни отпрысков избалованных. И не бьёт меня никто, попробовал бы только, и рядом не храпит. Всё, девоньки, поиграли в старую любовь и хватит. Сейчас другое время. Даже если нынешний олигарх сватается, всё равно сто раз подумать надо. Пришёл мужик, разделся, оделся, ушёл. А в качестве современного мужа, эгоиста бездушного, он мне не нужен. И дети, лоботрясы неблагодарные, мне не нужны. В наши дни одной лучше. Дом у меня в полном порядке, розы под окнами. Обижаться мне не на кого. Вот и получается, что в отличие от вас я естественно счастливая женщина. А вы несчастные бабы. И пусть хоть что говорят про меня в посёлке. Главное, чтобы вы обо мне дурного не думали. Теперь поняли?
— Поняли, — ответили враз подружки. — Наливай!
— И-извела-а меня-а-а кручина…
Монте-Карло и внучка
— Вот так, дед, не я в Монте-Карло, — грустно вздохнула внучка.
— Ну а кто ж тебе виноват, — сказал дед, наливая чай в большую тяжёлую кружку. — Ты же сама решила не открываться. Вот и сиди теперь тут. Хотя Сочи не Салехард. Пожила бы там, откуда мы с бабушкой, не горевала бы сейчас, а пошла бы на пляж, искупалась. Подумаешь, отец не знает, кто его настоящая дочь. Подойдёшь ещё раз к нему лет через десять, представишься честь по чести. Тебе всего-то будет тогда двадцать восемь, и он даже на пенсию ещё не выйдет. Ты вот лучше подскажи, на какой стройке мне ночью арматуру своровать, чтобы оградку матери сделать. На одну пенсию я ведь ничего толком соорудить не смогу.
— А с его стройки и утащи. Я там дыру в заборе приметила, когда с ним разговаривала. Давай сходим, я покажу.
— А если к нему прямо обратиться? — предложил дед. — Так и сказать, что это для его бывшей невесты. Умерла она, сорок дней уж прошло. Пусть поможет. Про тебя говорить не будем, если не хочешь.
— Не получится, дед. Он к себе в Москву улетел. У него таких строек знаешь сколько. И в Петербурге, и в Кисловодске, гостиницы да отели. Он же просто иногда посмотреть приезжает.
— А ты как про Монте-Карло узнала?
— Из интернета, — ответила внучка, заворачивая полконфетки обратно в фантик. — Там всё про него есть. Про жену его бывшую Евгению, чтоб её приподняло и шлёпнуло, как ты говоришь, про дочку Мишель, которой он на восемнадцатилетие особняк там подарил. Не покупай ты больше такие дешёвые конфеты, есть невозможно.
— Ладно, не буду, — согласился дед и убрал вазочку подальше в шкаф. — Но он же не знает, что она ему не дочь. Чай будешь ещё?
— Господи, ну почему мама не сообщила ему, что ждёт от него ребёнка! Ты-то почему не надоумил?
— Надоумишь вас, куда там. Тем более, что она же не признавалась, от кого понесла. Прекращай давай об одном и том же, хватит! Не в маме дело, а в Женьке, сучка такая. Мама на экзамены в Краснодар, а она к нему в постель и первая заявила, что забеременела. А мама ведь точно знала, что Женька ещё раньше залетела от бздыха одного. Та сама ей поведала. Знала и промолчала. Обиделась, что отец твой изменил ей с её же подругой. Решила, вот пусть и воспитывает теперь чужого ребёнка. Глупая и гордая. И ты такая же. Вот какого чёрта она всю правду про отца рассказала тебе только перед смертью! И ты тоже, какого чёрта не открылась ему! Охранника обманула, к родному отцу приблизилась и на тебе. Надо было обнять его, а не про работу спрашивать. Олигархи сами на работу не принимают. Он вот точно подумал про тебя, что дурочка какая-то местная подскочила денег попросить. Пельмени сварить, фейхоа протёртая ещё есть?
— Не хочу, — отмахнулась внучка. — Не смогла я сказать ему, что он мой папа, никогда такого слова не произносила. А он смотрит мимо, глаза красивые, как у меня, хоть бы улыбнулся.
— А я сам твоему отцу всё доложу. Сяду и напишу в Москву, как есть, кто ему дочка, а кто не дочка.
— Не надо, дедуля, Мишель жалко. Был у неё папа и вдруг не станет.
— Тьфу ты! — воскликнул дед. — Себя пожалей. Ладно бы Маша, а то Мишель. Так вот и будешь тут на Воровского вместе со мной прозябать. Пока пятиэтажки эти драные не разваляться. Сами или тряхнёт хорошо. Ты в сгутикд будешь поступать или нет?
— Не сгутикд он уже давно, а просто университет, — поправила деда внучка. — Буду. А Мишель всё равно жалко.
Карл Маркс и семечки
Москва, 2000 год, конец сентября. Запущенный дворик между хрущёвками. К открытому подъезду торопливо подошла ладненькая старушка в голубой косынке. А на лавочке сбоку сидит дед с ухоженной бородой и усиками.
— Передохни тут маленько, — предложил он ей. — Откуда такая заполошная?
— С остановки трамвайной, — ответила соседка, присела рядом и живо запричитала. — Ой, что было, что было! Как же они лупцевали друг друга! Семечки мои раскидали и давай драться!
— Да кто они-то?
— Бандиты проклятые. Вчера одни пришли, сказали, нам платить будешь за то, что семечками на нашей остановке торгуешь. Сегодня другие пришли и то же самое говорят, стращают ещё. Только уйти хотели, так первые заявились и как давай меж собой собачиться, мат-перемат,
