Дорогие мои москвичи - Александр Николаевич Посохов

— Господи, боже ж ты мой! Лучше бы просто крышу и подъезды отремонтировали.
Вставай, дед!
— А ну-ка, дедушка, станцуй нам, как ты умеешь, — попросила бабушка в субботу вечером, чтобы рассмешить слегка приболевшую внучку, которая училась в первом классе.
— А я никак не умею, — заартачился дед.
— Вставай давай! — приказала бабушка. — Не догадываешься, что ли, зачем.
И грузный, приземистый, седовласый дед, абсолютно лишённый ещё с младенчества каких-либо способностей к танцевальным телодвижениям, встал из-за кухонного стола и начал страстно изображать некий плясотряс или трясопляс в виде несуразного дрыгоножества и тщетных попыток продемонстрировать хореографическую гибкость в районе полностью отсутствующей талии.
— Э-э, кумаба-кумба-кумба-кумбанчеру, — и запел ещё при этом, не успевая вилять привередливым задом в такт зажигательной мелодии. — Э-э, бонга-бонга-бонга-бонгасэру!
На громкие звуки и топот из комнаты тут же выскочила Мышка, рыженькая такая собачка, глянула испуганно на хозяина, хвост поджала и убежала обратно от греха подальше.
Больше минуты танцевал дед, сколько сил было. Очень уж он хотел, как и бабушка, чтобы внучка не разболелась. Она же у них одна.
— А что это за песня? — нахохотавшись вдоволь вместе с бабушкой, поинтересовалась внучка.
— Не знаю, — ответил дедушка, едва отдышавшись. — В детстве слышал несколько раз по радио. Латиноамериканская какая-то. Я вот только эти слова и запомнил из припева. И то неточно.
На следующий день, в воскресенье, внучка проснулась совершенно здоровой. А после обеда за ней приехал папа. В понедельник ей надо было в школу. Она, папа и мама жили на севере Москвы, а дедушка с бабушкой на юге. А это очень далеко.
Перед тем как попрощаться дед и предложил внучке:
— А давай мы будем обращаться друг к другу по паролям. И знать их будем только мы с тобой.
— Как это? — удивилась внучка.
— Ну вот смотри. Вспомни вчерашнюю песенку. Я буду называться, например, Кумбанчеру, а ты Бонгасэру. И забьём эти зашифрованные имена в телефонах. Вижу, звонит Бонгасэру, значит, внучка. А ты видишь, Кумбанчеру, значит, дедушка. И представляться будем так. Стучу в дверь и говорю, Кумбанчеру, а ты отвечаешь, Бонгасэру.
Внучке такая выдумка понравилась. Так они и сделали.
Шло время. У жизни свои законы. Внучка взрослела. Дел и забот у неё, далёких от предков, всё прибавлялось. Бабушке с дедушкой оставалось лишь классы считать. Виделись они с любимой внученькой очень редко, в Новый год да в день рождения. Или в другой раз по исключительному поводу. А звонки вообще сошли на нет. Несказанно скучали они по ней, до глубокого уныния доходило. Сотовые телефончики остались в прошлом. Но абонента Бонгасэру дед в смартфон свой забил. А был ли Кумбанчеру в смартфоне внучки, он не знал.
И вот уже внучка школу оканчивает, а дедушка заболел. Ноги отнялись, особенно левая. Царапает её дед, массирует, но всё равно не чувствует. Врачи ничего не говорят. Да и что говорить, когда девятый десяток давно. Лежит дед на кровати и думает, не встать мне, наверно. И вдруг звонок. Посмотрел он на экран — Бонгасэру. Растерялся, опешил, чуть смартфон не выронил.
— Привет, Кумбанчеру!
— Привет, дорогая, то есть, извини, Бонгасэру!
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, лежу.
— Вставай давай!
— Сейчас встану.
— Всё, я завтра проверю. Пока!
— Э-э, кумаба-кумба-кумба-кумбанчеру, — запел дед, вставая, будто и не болел вовсе. — Э-э, бонга-бонга-бонга-бонгасэру!
Старенькая Мышка даже залаяла от радости. Бабушка из кухни поспешила. А дед и танцевать уже начал, упрямо пытаясь поизгибаться в талии и повилять задом.
— Что с тобой? — не веря глазам своим и невольно улыбаясь, спросила бабушка.
— Внучка позвонила и приказала, чтобы я встал, — задорно, по-молодецки ответил дед. — Эх-ма, тру-ля-ля!
Толковище
Сам бы я ни за что не употребил такое слово, имея в виду не блатных, а обычных русских женщин из небольшого районного центра недалеко от Москвы. Это Любка так назвала некие посиделки, на которые пригласила трёх своих закадычных подружек. Я знаю, что вы не поверите ни одному моему слову — уж больно мудрёная она, главная героиня. Но всё равно рассказываю — не как есть, а покороче и поприличнее.
— Чем больше естественного в жизни, тем она более счастливая, — начала свою речь Любка. — Мужик, умирая, жалеет, что мало баб любил, красивых и разных. А баба жалеет, что не попала в прайд к настоящему царю зверей, охотнику и защитнику. Просто люди по вине своего невесть откуда взявшегося ума столько условностей и правил наворотили, что быть счастливой по-людски невозможно. Поняли?
— Нет, — ответила Евдокия. — Это ты здоровенная такая, как статуя с мраморными грудями. Вот мужики и лезут к тебе.
— Не поэтому, — возразила Глафира. — Титьки у всех у нас уже в конопушках. Лезут потому, что сидела. Интересно ведь с бывшей зечкой пощупаться.
— Ой, нашли уголовницу, — захихикала Зинаида. — Подумаешь, старого педофила с кнутом в коровьей лепёшке утопила. Был пастух и нет пастуха. Лезут потому, что даёт.
— Ну, началось! — не выдерживает Любка. — Не соблазняю я ваших кобелей. Вы же мне доверяете, в гости зовёте. Крыса я, что ли. Я для того и собрала вас, чтобы объяснить, почему замуж не выхожу. И чтобы вы больше не ревновали своих ко мне.
— Потом объяснишь, — хором потребовали подружки. — Выпить давай.
— Ладно, — согласилась Любка и полезла в погреб за сливовым самогоном.
Выпили. Старинная прабабушкина бутыль на четыре стакана убавилась.
— То-о не ве-е-тер ве-е-е-тку клонит… — затянула вдруг Зинаида.
— Да погоди ты! — прервала её Любка. — Я вас на толковище позвала, а не застольные выть.
— Мы не воем, а поём, — вступилась за подругу Евдокия.
— Что хотим и когда хотим, — уточнила вдогонку Глафира.
— Господи, какие же вы дуры! — воскликнула Любка. — Вы и в школе такими же были. За курами ухаживаете, а свои клювы почистить некогда. Вот ты, Дуня, когда последний раз у зубника была?
— Не помню.
— А ты, Глаша?
— Не помню.
— А ты, Зинуля?
— Не помню.
— То-то и оно! — подытожила Любка. — И удивляетесь ещё, что мужья от вас морды воротят. Хотя на кой хрен они вам сдались, и сами они и морды их. Вот в чём вопрос. Об этом я и хотела покалякать. Я же знаю, что вы специально спать ложитесь тогда, когда они уснут. Потому, что вам уже не нравятся