Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт
Комната для гостей находилась под землей, это было какое-то бесцельное помещение, затхлое от дыма и намагниченной пыли. В те благословенные дни здесь стояла тележка, полная бутылок: виски, джин, водка, красное и белое вино. Вокруг низких столиков стояли диваны с ярко-синими и томатно-красными чехлами. Фредерика села рядом с Хедли Пински – отчасти для того, чтобы он мог ее видеть, а отчасти чтобы избежать общества Элвета Гусакса. Пински сделал себе большой джин с тоником, положив много льда. Надеюсь, начала разговор Фредерика, передача вам понравилась.
– Уверяю вас, – ответил он, – связно выражаться на экране – это уже необычно. Впрочем, едва ли все это продлится долго. По двум причинам. Люди вскоре начнут мыслить урывками. Хлесткими репликами. А реклама будет резать наши мысли на ленточки.
Любезный рот открывался и закрывался. Зубы белые, ровные.
Фредерика задумалась.
– Мы играем в визуальные игры. У нас есть блуждающие мультяшные существа и прозрачные экраны. Цыплята, яйца и Шалтай-Болтай собственной персоной.
– И вы гадаете, вижу ли я их?
Он прошелся кончиками пальцев по очертаниям горшка Пикассо, который взяли с собой.
– Я все-таки животное визуальное. Я размещаю гештальт этого существа – плоть и перья – на геометрических плоскостях. Мне приходится приучать себя думать пальцами. Здесь – где грудки – все гладко, а здесь глина шероховатая. На стыках, где человеческий изгиб переходит в птичий, пальцы удивляются. Но думаю я глазами.
Элвет Гусакс деловито и бесшумно прошел по ковру и сел по другую сторону от Фредерики.
– Хотите увидеть то, что вижу я? – неожиданно произнес Хедли Пински и протянул Фредерике свои тяжелые очки. – Взгляните на джин с тоником.
Сначала она посмотрела ему в глаза. Бледно-голубые, огромные зрачки и глазные яблоки. Он улыбнулся.
Фредерика надела очки, теплые от его кожи.
Джин-тоник представился кобальтовой пещерой с головокружительными лестницами, утопающими в голубых арктических морях – чернила и вода. В животе что-то сжалось, дыхание перехватило.
– Вы не видите того, что видит он, – вмешался Элвет Гусакс. – У вас-то зрение нормальное.
Фредерика сняла очки и вернула их когнитивисту.
– Как будто побывала под ледяным покровом.
– Поэтому я и предложил джин с тоником.
Подошел Уилки. Обратился к Пински:
– В пятидесятых я в течение недели проводил эксперимент с оборачивающими линзами. После них мутило куда сильнее, чем я предполагал. Затем я провел серию экспериментов с цветными линзами. Насыщенный взгляд. По десять дней на каждый цвет.
– Да, я читал.
– Вы когда-нибудь хотели попробовать разные цвета?
– Мне нравится голубой. Его мне и прописали.
В лифте Элвет Гусакс взял Фредерику за локоть:
– Можно вас на пару слов?
– Меня дома сын ждет.
– Я знаю, вы не хотите услышать то, что я собираюсь сказать. Но – всего пара слов.
– И вы туда же?
Он усмехнулся. Они направились к выходу по бесконечным закругляющимся коридорам телецентра. Когда они оказались во внутреннем дворе, начало смеркаться. Гусакс указал на здание:
– Мне всегда казалось, что это оборонительное укрепление. Огражденное стеной, чтобы держать мир на расстоянии. И радиотелевизионный центр, и этот новый цилиндр – как две башни у Толкина. Внутри множество ходов и лабиринтов, а на вершине – красное недреманное око. Вот к мрачной башне Роланд подошел[46]. Оно все обращено вовнутрь. Стеклянные стены смотрят внутрь.
– Но из него обращаются ко всему миру.
– Она испускает мыслелучи и бестелесные голоса, показывает лица-призраки, очень-очень правдоподобные. У многих моих пациентов телевидение вызывает тревогу. Безумцы знали о радиоволнах задолго до Эдисона и Маркони. Вы не разрешите, Фредерика, поговорить с вами о Небесных Близнецах?
– Моя личная жизнь – мое личное дело.
– Да, но у близнецов личной жизни нет. А личная жизнь Зага – это мое дело.
Фредерика повернулась к нему, темнота сгущалась, вокруг – красноватый свет натриевых ламп Уайт-Сити на темно-синем небе.
– Отстаньте, пожалуйста. Мне не по душе все эти религиозные штучки, в которые ввязался Пол-Заг, оба брата. Мне это чуждо. И очень не нравится.
– Вы только послушайте себя, дамочка. Такие дряблые словечки в разговоре о духовных силах! Происходит нечто необыкновенное – меняется миросозерцание человечества, открываются пути к духовной силе, а вы: «мне не нравится», «мне не по душе».
Передразнил он ее не очень похоже и продолжал улыбаться. На сероватой лысой макушке играли красные и золотистые огоньки.
– Возможно, самые заурядные слова – самые подходящие, – отозвалась Фредерика.
По телу пробежала дрожь. Ноги подкашивались. Гусакс электризовал, как все харизматичные личности. Он был внушителен и магнетичен, одновременно притягивал и отталкивал. Не волшебник, подумала она, а гном. Румпельштильцхен.
– Я знаю, вы хотите как лучше.
– Не знаете. Даже не представляете. Но вы чувствуете, что я прав.
– Нет. Я вообще не хочу об этом думать. Понятно вам? Я хочу домой к сыну.
– Подумать все равно придется. И вам понадобятся друзья и союзники.
– Постараюсь справиться своими силами.
– Такая маленькая, совсем одна и в полном неведении, – произнес Гусакс.
Подъехало черное такси. Фредерика залезла в машину.
– Можно поехать с вами?
– Нам точно не по пути.
Она захлопнула дверь. Он улыбался, маленькие зеркальца на рубашке сверкали в свете фар, которые освещали его голову-луну. Пронеслись, и он остался в темноте.
ХI
Жаклин работала в Башне Эволюции, в отгороженной ячейке в физиологических лабораториях. Крошечное, как в келье, окно выходило на внутренний изгиб спирали – слишком высоко, чтобы видеть траву, и слишком низко, чтобы видеть небо. Лайон Боумен ценил тишину и уединение, и ячейку Жаклин проложили яичными коробками, из-за чего дневного света проникало еще меньше. Труды ее начали приносить плоды. В распоряжении Жаклин были различные образцы подпищеводного ганглия Helix aspersa, позволяющие исследовать гигантские нейроны, в которые она тонкой микропипеткой поочередно вводила хлорид калия и солевой раствор. Иногда хлорид предательски забивал пипетку. Она смастерила простейший вариант зажима напряжения и измеряла сопротивление мембран клеток, пропуская через них кратковременные электрические токи. Разрезать клетки зачастую не получалось: их покрывал слой соединительной ткани, которую приходилось
