Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт
– Красивые женщины, – сказала Джулия, – будто бы созданы, чтобы желать вещи. Фарфор и дамаст, комод, полный простыней и скатертей, шкатулка, полная красивых колец, – вспомним Хетти. Это как сейчас в мире рекламы. Всё по-прежнему стремится к обряду посвящения: лицо покрыто белой вуалью, а любопытная публика пытается его разглядеть и представить, что будет с телом, прячущимся под белым кружевом, или атласом, или органзой, когда оно будет обнажено. Перед вами огромный стол с вещами – как у нас здесь, – которые люди с любовью вам дарили. А потом вы понимаете, что все эти вещи – сыр в мышеловке, и вот вы уже на кухне, окруженные ими. Остается только смотреть в окно – женщины в романах всегда смотрят в окно – и думать, как вырваться на свободу.
– Так вот о вещах, – подхватила Фредерика. – Какая-то вещь у нас становится предметом недели, и сегодня это пищевой контейнер. У нас есть три образца: мы не смогли определиться с цветом.
На экране появились три чашки: одна жемчужно-розового цвета, другая – светло-аквамариновая, оттенка утиного яйца, третья – нежно-лимонная. Сфотографированы на белом фоне. Плотные, но пропускают свет. Линии ровные, четкие, выверенные, одинаковые. Все как одна отбрасывают красивые голубовато-серые тени. Изящество абстрактной живописи.
Джулия сказала, что они прекрасны. Изящные, легкие, практичные. С ними чувствуешь себя свободной. Посмотрите – она обвела рукой стол – на этот беспорядок, на это требующее суеты серебро, на эти инструменты-поработители. Я помню, еще во времена войны многое делали из отвратительного бакелита. Эти же чашки – они как техника, они освобождают, дарят время. Я включаю стиральную машину – у нее такие чистые очертания, – и она стирает, а я пишу.
Пенни Комувес контейнеры показались уродством. То ли дело традиционная глиняная посуда и блестящая польская эмаль. Скоро, ворчала она, вся земля будет завалена этими неразлагающимися и облупившимися раковинами. А в Тихом океане будут плавать пластмассовые стаканчики. Ничего человеческого.
Фредерика отметила, что они красивые и пустые. Чем-то похожи на комнаты с жалюзи на окнах. Женские архетипы. Мать как контейнер, вместилище. Чаша Грааля. Пустые, пока не заполнятся. Вопрос только чем.
Пенни Комувес добавила, что они стерильны. И напоминают ей презервативы. Или детские ведерки и лопатки. Но это не игрушки, заметила она.
Маленьким девочкам, сказала Джулия, полагается играть с пластмассовыми стаканчиками, песком и водой, печь куличи, пирожные и пудинги. Мальчики же строят мосты и здания.
Воображаемые пирожные, отозвалась Фредерика, куда соблазнительнее настоящих. Пирожные-призраки. А это миски-призраки.
Странно, наконец заметила она, думая о кухнях и вещах, что героини викторианской литературы мудры, привлекательны и человечны в отрочестве, но, взрослея, превращаются в чудовищ, демониц или жертв. Джейн Эйр и Мэгги свежесть юности принижает. Королева Червей кричит: «Рубите голову!», Герцогиня морщится, а Алиса «громко и решительно» произносит: «Чепуха». Кэрролл признавался, что представлял себе Королеву Червей как «своего рода воплощение неуправляемой страсти – слепой и бесцельной ярости». Кухарка и Герцогиня не лучше, да и с обеими королевами Зазеркалья что-то совсем не так. Возможно, взрослеть не стоит.
И вот три женщины уставились на три пустых безликих контейнера. Хотим ли мы жить сами по себе? – спросила Фредерика у остальных. Все больше и больше женщин хотят. Какими бы мы были, если бы обладали независимостью, если бы не было брака, если бы можно было обходиться без мужчин? Вряд ли, заметила Джулия, мы были бы похожи на великих дев прошлого столетия: Флоренс Найтингейл, Эмили Дэвис[44]. Мы могли бы жить так, как хотела Мэри Уолстонкрафт[45], – отдельно, изредка навещая любимых мужчин, распоряжаясь собственным пространством и временем. Пенни Комувес сказала, что последние научные исследования вроде бы показали, что прикладывание льда к яичникам в определенных условиях вызывает партеногенез. Тогда мужчины вообще не понадобятся, и у нас будет выбор. Что же мы выберем?
Фредерика постучала по контейнеру, раздался глухой звук. Нам бы понадобились слуги. А если бы появились дети? Что бы выбрали они? Невозможно заменить весь труд.
Будь мы свободны по-настоящему, мужчины стали бы другими, сказала Пенни.
Какими? – спросила Джулия.
Мягче. Добрее. Пластичнее. Не знаю.
Передача закончилась. Все трое выглядели озадаченно, но с игривой искоркой в глазах. Раздавались нервные смешки.
Фредерика, глядя на них потом, подумала, что все они предстали этакими вечнозелеными барышнями. Тогда это витало в воздухе. У Пенни Комувес лицо было маленькое, угловатое, немного щенячье, с большими темными глазами, короткая стрижка-боб и прямая челка. У Джулии Корбетт, принадлежащей к предыдущему поколению, в уголках блестящих глаз едва виднелись морщинки, пучок тускнеющих рыжих волос пронзали серебряные булавки. Руки и пальцы украшали красивые серебряные браслеты и кольца, а на шее сверкало ожерелье из серебряных и эмалевых сердечек и цветов. Но платье было девчачье – бледно-огненного цвета, красиво подвязанное под грудью и обрезанное выше колена. Макияж был тщательно продуман и делал ее немного похожей на куклу: острые черные ресницы, объемные кремовые и матово-голубые веки, сахарно-розовые бледные губы и капля румян на изящных скулах. Пенни Комувес предстала в темно-винном образе: черноватые губы, виноградно-серебристые веки, белая маска на сердитом лице. На ней был облегающий джемпер, поверх него – нечто напоминающее школьный сарафан времен Фредерикиного детства; маленькие острые грудки выдавались по нижнему краю кокетки. Сама Фредерика была одета в полупрозрачную рубашку цвета индиго со строгим белым воротником и манжетами – тоже под школьницу, тоже отчасти провоцируя. На этот раз сходство с Алисой придавала лента (цвета индиго) в медно-рыжих волосах, которые Фредерика начала отращивать. Рубашку дополняла серая длинная юбка из поплина, широкий черный эластичный пояс и маленькие сапожки на каблуке. И наряд, и пародия (на что?), и маскарад. Тщательно загримированные лица, казалось, скрывали, а не раскрывали мысли героев. Частый смех звучал немного жутковато. Уилки остался доволен. Сказал, что обязательно будут письма с жалобами. Фредерика недоумевала. Непристойность, ответил Уилки. Капли крови и ледяные яичники – это неприлично. К удивлению Фредерики, он оказался прав. Аудитория передачи росла.
Х
Чего хотят женщины?
В семнадцать лет Фредерика никогда бы не поверила, что когда-нибудь захочет полового воздержания. После отъезда Джона Оттокара в Калверли она спала одна. А самое сильное физическое удовольствие получала, обнимая костлявыми руками своего крепкого, костлявого сына, вдыхая мгновенно узнаваемый запах его волос и ощущая живое тепло его кожи. Когда в «Зазеркалье» стали обсуждать секс, она
