Жена комиссара - Светлана Шахова

– Уже Порт-Артур? – удивлённо спросила Надя. – Говорили же, что будет тепло, а вон по-прежнему снег лежит.

Ординарец усмехнулся.

– Не-ет, мы только до границы добрались. Станция Отпор – все выходят. Кто на Дальний Восток ехал, считай, добрались. А мы пересядем и поедем дальше.

– Ма-ма-а-а, я не могу больше ехать, – заныла Арина. – Меня тошни-ит.

Григорий, закончив собирать багаж, сел рядом.

– Ты, Аринка, капризничаешь, потому что ещё не видела китайские вагоны. Там, ух, как красиво. Когда доберёмся до места, не захочешь выходить.

Арина заинтересованно вскинула глаза.

– Да? А что там такого особенного?

– Если расскажу, будет неинтересно. Знаешь поговорку: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать?

Вагон слегка качнулся и замер. Елизавета засуетилась.

– Ну вот, приехали. Главное, ничего не забыть… Дети, поторапливайтесь, не отставайте от Гриши!

Выгрузив вещи, ординарец помог каждому спрыгнуть с высокой ступеньки на землю. Огляделся, иронично хмыкнул.

– Гм, кажется, здесь много тех, кто до конечной точки доехал. Ну что ж, тем лучше. Быстрее наши дела решатся. Идите потихоньку к вокзалу, куда все, а я с документами побегу вперёд, чтобы на контроле не застрять.

Он подхватил чемоданы и спешно удалился, лавируя среди редких, покидающих состав, пассажиров.

Елизавета повела детей вдоль перрона. Коля шагал чуть впереди, любопытно вертя головой.

– Куда это брёвна потащили?! – воскликнул он, когда гружёный состав заскрежетал, тронулся и, натужно кряхтя, медленно последовал в сторону арки метрах в пятистах впереди, а нырнув под неё, издал протяжный гудок.

– Очевидно, в Китай, – задумавшись, ответила Елизавета. – Спросим потом у Григория.

В тесном, немноголюдном зале ожидания они расположились на сиденьях прямо у входа. Вскоре дверь у противоположной стены распахнулась. Елизавета увидела вышедших из служебного помещения и направляющихся навстречу ординарца с пограничником средних лет.

Приблизившись, тот отдал под козырёк:

– Капитан Фёдоров… Константин Алексеевич, – добавил, дружелюбно протягивая руку. – Елизавета Тихоновна, документы ваши товарищ старший сержант передал. Тем не менее, вам необходимо лично представиться в пограничной комендатуре. Следуйте за мной, – распорядился он по-военному чётко, но уважительно и, сопровождая семью, направился к выходу.

Деревянный сруб, где располагалась комендатура, оказался в нескольких метрах от здания вокзала. В прокуренном коридоре капитан толкнул одну из дверей. Пропустил Елизавету вперёд, жестом указывая в сторону стола, где сосредоточенно рассматривал бумаги майор. Елизавета внутренне сжалась, по спине пробежал холодок. Без видимой причины в памяти всплыл образ немецкого офицера, принимавшего её на работу кладовщицей.

Она молчала, пока майор не поднял головы, потом вежливо поздоровалась, представилась. Тот сухо ответил, листая паспорт. Вскинул глаза, обвёл семью тяжёлым взглядом. Остановился на ординарце.

– Доскональная проверка займёт время. Возможно, два-три дня. Когда всё будет готово, мы вам сообщим, а пока капитан подскажет, где можно остановиться, – проговорил сурово и снова углубился в работу.

Елизавета вырвалась из кабинета первая. Тяжело дыша, она остановилась у скамьи. Внутри клокотало от несправедливости: какое право имел этот солдафон смотреть, как на врага, на жену офицера, прошедшего три войны, и до сих пор, исполняющего долг перед родиной.

– Елизавета Тихоновна, вам плохо? – участливо спросил Григорий.

Она мотнула головой.

– Да я же вижу: щёки горят, дыхание сбивчивое, – продолжал ординарец. – Товарищ капитан, здесь есть медпункт?

– Ничего не нужно, Гриша. Правда. Мне уже легче… Просто не ожидала такого приёма на родной границе.

– Это моё упущение, – вступил в разговор Константин Алексеевич. – Надо было предупредить, что майор суровый, без манер. Да вы не берите близко к сердцу. Он отличный офицер и достойный человек, но сами поймите – служба обязывает. Ответственность за всё и всех – дело нешуточное… А вообще-то, скажу честно: мы тут – на границе – без обычных людей немного одичали. Вот война кончилась, японскую заварушку урегулировали, теперь народ зашевелился, начал перемещаться туда-сюда. Я здесь почти семь лет. Не поверите: за всё время ни одной женщины не видел, а тем более деток. Только солдат и офицеров.

Слова звучали убедительно, восстанавливая понемногу внутреннее равновесие.

– Здесь есть какое-никакое общежитие, но условия спартанские, – продолжал капитан. – Думаю, вам лучше остановиться у меня.

Елизавета пожала плечами.

– Ну-у, если мы вас не стесним…

– Да что вы! – воскликнул капитан. – Хоть будет с кем поговорить по-человечески. Пойдёмте, мои «хоромы» в двух шагах отсюда.

Он перехватил у Григория один чемодан, бодро зашагал к выходу.

На улице, как и в зале ожидания, Коля продолжал вертеть головой.

– Гм, вокзал да пять коробок, не поймёшь: то ли дома, то ли казармы, – пробубнил под нос. – Константин Алексеич, а где же люди живут?

– Так вот тут и живут, – охотно отозвался капитан. – Народу мало. Отпор – приграничная станция, перевалочная. Здесь одни военные – пограничники. И границу стерегут, и железную дорогу обслуживают, и, если надо, строят… Да, дети, можете звать меня дядей Костей.

Со стороны путей донёсся зычный гудок.

– О-о! Опять. Зачем тут поезда так часто гудят? – не унимался Коля.

– Очередной товарняк в Китай пошёл. Видели арку? Это и есть граница. Паровозы, когда под ней проходят, обязаны сигналить… А вот и мой дом, – сказал офицер, указав на низенькую сторожку.

Елизавета переступила порог тесной комнатушки и усовестилась. «Зачем я согласилась? Здесь троим взрослым-то не разойтись, а я ещё и с детьми. Теперь до самой отправки буду думать, что мы хорошего человека ущемляем». Однако капитан как ни в чём не бывало принялся растапливать печку-буржуйку, предварительно предупредив:

– Верхнее пока не скидывайте, замёрзнете. Кто есть хочет, потерпите. Сначала дом нагрею, потом ужином накормлю.

Не прошло и получаса, как все теснились за круглым столом, черпали из алюминиевых мисок рис вприкуску с рыбными консервами.

– Дядя Костя, я никогда не видела таких крупных, мясистых рисовых зёрен, – сказала Надя, подобрав губами с ложки.

Тот улыбнулся в ответ.

– Это настоящий китайский рис. Теперь только таким будете питаться.

Переведя взгляд на Елизавету, спросил:

– Как вы войну пережили?

Лишения, боль и страх, годами копившиеся в душе, требовали выхода. Елизавета ощущала физическую потребность выплеснуть всё это наружу. Многое удалось рассказать мужу при встрече, меньше – Григорию в дороге. Но она чувствовала: чтобы освободиться от гнетущего прошлого, придётся делать это не единожды.

Картины оккупированного Бреста, скитания в поисках жилья, работа на приусадебных участках за еду, спасение старушки Кириковны, побеги от бомбёжки – всё это, описанное до мельчайших подробностей, приобретало осязаемые очертания.

Дети громче захлюпали носами. Елизавета замолчала на полуслове. Обняла Надю и Арину.

– Так вы, значит, в оккупации почти всю войну прожили… – задумчиво проговорил капитан. – Я знаю, что там многие на немцев работали,