Поцелуи на хлебе - Альмудена Грандес
– Откуда ты взялся-то? – Лукас уставился на него, как на привидение. – Как сюда добрался?
– Тс-с-с, ты давай-ка иди заплати таксисту, у меня-то ни гроша нет.
– А зачем ты мне все это рассказываешь?
Почти год назад Лаура, внучка, задала ему этот вопрос в саду Виллы Арасели, совсем рядом с тем местом, где он стоит теперь и слушает беседу ее родителей из открытого окна.
– Чтоб ты знала, каково это – эмигрировать. Чтоб спросила себя, способна ли ты на то, что сделал когда-то я, и так ли ты отчаялась, как отчаялся когда-то я.
– Да у меня-то все совсем по-другому, – улыбнулась внучка, глядя на него с таким видом, будто знала обо всем на свете куда больше, чем ее дед.
– Не уверен. У тебя ведь тоже нет рабочего контракта.
– Это правда, но я-то еду по специальной программе для выпускников университетов, агентство подыщет мне работу на месте. И потом, я говорю по-немецки. И, кстати, у тебя ведь все в итоге неплохо сложилось в Швейцарии.
– Серьезно?
Он три месяца крутил ве́ртел в палатке, продававшей курицу гриль, другой работы для мигранта без документов не нашлось. Спал в комнатушке Лукаса, на брошенном на пол матрасе, но пробраться туда ему удавалось лишь в одиннадцать вечера, чтоб никто не засек, и по той же причине вставать приходилось ровно в пять, за три часа до начала работы. По утрам он часами бродил по городу и выучил в Люцерне каждую улицу, каждую скамейку, каждый дом и каждый парк.
Прожив в Швейцарии три месяца, он отправился в консульство, чтобы попытаться выправить бумаги, и там познакомился с Арасели, которая родилась в астурийском селе, но совсем его не помнила, потому что еще младенцем родители увезли ее в Швейцарию. Арасели, секретарша в консульстве, пожалела Анхеля и подыскала ему жилье у одной испанской вдовы, которая не требовала с жильцов документов, и работу получше – в металломастерской, куда его согласились взять с письмом от консула, подтверждающим, что ему уже делают разрешение на работу. Еще не успев получить паспорт и вид на жительство, Анхель порвал с Карменситой – послал ей письмо, в котором объяснял, что ему очень жаль, но он полюбил другую. Ответа он не получил. Позже, уже начав встречаться с Арасели, он устроился на завод, производивший автозапчасти, там многому научился и довольно быстро получил повышение.
– Мы поженились, родился твой отец, бабушка снова забеременела и на четвертом месяце вдруг заявила мне, что хочет вернуться в Испанию.
– А ты не хотел?
– Я-то? Учитывая, чего мне стоило получить эти документы? Ни капли, я отлично себя чувствовал в Швейцарии. Ты ведь совсем не помнишь Испании, Арасели, говорил я ей, ты ведь даже не знаешь, что это за страна… Но она стояла на своем, и все тут, твердила, что если мы не вернемся, то дети вырастут швейцарцами, а она не хочет детей-швейцарцев, и так каждый день, каждый день, и то она рыдает, то тошнит ее, то тошнит, то рыдает, ну и в общем… И в общем, мы вернулись. И знаешь, что я тебе скажу, Лаура? Тут у меня дела пошли лучше, чем в Швейцарии.
– Но это потому, что раньше ты успел пожить в Швейцарии, – возражает внучка, которая знает эту часть истории. – Если б не работа на той фабрике, ты не смог бы ни стать представителем компании, ни открыть филиал здесь.
– Это правда. Но ты ведь могла бы остаться здесь, окончить ту магистратуру, куда ты так хотела, а потом уже уехать. Я тебе ее оплачу, ты же знаешь.
– Да нет же, дедушка. Мама мне твердит то же самое, что она мне ее оплатит из компенсации, которую ей дали, когда уволили. И я вам ужасно благодарна, честное слово, но просто это слишком большая ответственность. Если тут все останется по-прежнему, что будет с Карлосом? Он ведь еще учится. А с двоюродными? Ты подумай – ведь тетю Тересу, и дядю, и папу, их всех тоже могут уволить! Так что несправедливо, чтоб вы взяли и все потратили на меня. Лучше пока приберегите деньги, и посмотрим, что будет дальше. А я пока что поеду в Германию, у меня паре друзей удалось найти там работу. Я постараюсь откладывать как можно больше, и тогда… Ну что ты на меня так жалостно смотришь?
Анхель не может иначе.
Лауре двадцать три, она выпускница кафедры молекулярной биологии, диплом с отличием.
Но ее дедушка знает: во Франкфурте ей придется нелегко.
Поначалу, когда она звонит рассказать о трудностях только раз в неделю, он не беспокоится.
– Говорили тут с Лаурой по скайпу, – рассказывает ему сын, – и знаешь, вроде она довольна. Хотя, конечно, говорит, что все сложно, что все не так, как кажется отсюда, что ей не очень по душе ее комната, а те, что ей нравятся, жутко дорогие…
Анхель не знает, что такое скайп, но прекрасно понимает, что творится в душе Лауры. Пока что он за нее не беспокоится.
– Дочка опять звонила, – вскоре говорит Роберто, – а мы ведь только вчера говорили, но вроде у нее все хорошо. Нашла две работы, на одной утренние смены, на другой вечерние. Платят немного, но мне показалась, она воодушевлена, знаешь, как будто у нее появились надежды…
«Плохо дело», – думает Анхель, но вслух этого не говорит. Плохо, что так часто звонит, плохо, что рассказывает только хорошие новости, все это плохо… И потому третье действие этой истории не застигает его врасплох.
– А как там Лаура? – спрашивает как-то он сам: Роберто давненько ничего ему не сообщал. – Какие новости?
– Да особо никаких, – признаётся сын. – Теперь она звонит гораздо реже, куда меньше, чем поначалу.
– Не могу понять, – говорит жена сына, которая никогда особо не одобряла ее отъезда, – она рассказывает, что очень скучает, что дни мрачные, что ей грустно.
– Но у нее все хорошо, – перебивает ее муж. – Или нет?
– Да, – подтверждает Мариса, – так она говорит.
– Ясно. Если она скажет, что думает вернуться, скажите, пускай не сомневается и возвращается, и что мы по ней тоже очень скучаем.
– Да ты что? – возмущается Роберто. – Вернуться сейчас? У нее же две работы, она всем довольна, друзей там завела. Ни за что, я ей такого не скажу.
– Послушай меня и сделай, как я говорю, – отвечает ему отец.
Остальные свои соображения – что нет у нее на самом деле никаких двух работ, и друзей тоже нет, и ничего она не довольна, – Анхель оставляет при себе.
И поэтому, когда Лаура звонит снова и объявляет, что купила очень дешевый билет и возвращается домой тридцать первого июля на рейсе, полном туристов, ее дедушка решает во что бы то ни стало встретить ее в аэропорту.
И поэтому, выйдя к встречающим и заметив деда, именно к нему Лаура бросается в первую очередь, еще до того, как обнять отца и расцеловать мать.
Первого августа ближе к вечеру Пепе Мартинес наконец улучает минутку, чтобы рассказать жене о том, что у него в кишечнике нашли опухоль.
Когда он возвращается из полицейского участка, Диана сидит на крыльце, прислонившись спиной к фасаду дома, который всегда так ее радовал и который теперь так усложнил им жизнь.
Диана плачет.
Ни слова не говорит, не жалуется, не кричит, не ругается, а только плачет.
Грабители пережгли колючую проволоку паяльной лампой, внедорожником на задней передаче снесли забор, прикрепили цепь к решетке на окне, вырвали ее с мясом, а затем выбили стекло и залезли внутрь.
– У вас была сигнализация? – спрашивает полицейский, который принимает у них заявление.
– Да.
– С камерами?
– Без. Она была старая, осталась от предыдущих хозяев… – Пепе вспоминает вслух, как все было. – Жена тогда сказала, хватит уже тратить деньги…
– Конечно, если б они как следует постарались, смогли бы и камеры вывести из строя… Так что они унесли?
Пепе достает из кармана лист бумаги и принимается зачитывать список,
