Руны земли - Георг Киппер

– Инги, Тойво! Не сверните шею, глядя на дом! – прикрикнул отец.

– И раз… И раз… Пошли, пошли… И раз…

Всплеснула вода под веслами, и там за кормой, за тишиной оставленного поворота невыносимо, навзрыд завыли женщины.

Часть 2

Иней на камнях

Южнее беспокойного озера Ильмери, где полноводные реки Полисть и Ловайтис, текущие с юга на север, ветвятся на бесчисленные рукава и протоки, перед тем как влиться в озерные воды, издавна была лучшая охота на крупного зверя. Недаром сохранилось тут древнее словенское название Взвад, означающее то самое занятие, которое суеверные охотники переставали употреблять, собираясь на свое дело. Многие века спустя в договорах словен еще сохранялось предоставление приглашенному князю права охотиться в этих местах.

Помимо охоты, эта земля славилась и древним торгом, где встречались для обмена чудь, словене и криевисы-кривичи, под именем которых в ранних летописях объединялись и летгола, и земигола, и литы, и пруссы, и люди иных племен, говорящих на близких языках и поклоняющихся одним богам. Но главными гостями на этом торге были гребцы-руотскарлар, люди севера, связывавшие морской мир запада с миром древних речных и сухопутных торговых путей востока, поэтому и вся эта земля южнее озера Ильмери известна была окрестным народам как Руотса, Рутса, Руса.

Любой большой торг – это еще и переизбыток впечатлений для всех участников. Ведь на время торга съезжались сюда купцы со всех краев, свозились всевозможные товары, рассказывались новости и сказки, пелись песни на разных языках и выпивалось столько олу, что, казалось, нет ничего лучше этих дней большого осеннего торга на всем протяжении года.

Мечи, украшения и вина, краски и шерстяные ткани из Валланда, ножи, топоры, котлы из Свеаланда, фризское сукно всех видов и даже фризские коровы менялись здесь на местные воск и пеньку, мед и, конечно, меха всех видов, но главное, конечно, в обмен на живой товар, рабов, этот главный товар Остервега. Его добывали где в обмен, где скорым набегом, а где договорившись о вечном мире. Обычно рабы – это юные, от десяти до шестнадцати лет, мальчишки и девчонки, продав которых на невольничьих рынках где-нибудь в Хорезме или Багдаде, северные купцы получали выгоду, порой в сотню раз превосходящую все понесенные на столь длинном пути затраты. Как известно, нет таких преступлений, на которые не пойдет торговец при таких возможностях, поэтому чья-то выгода, как всегда, оборачивалась слезами других.

Волчица безжалостно бросает волчат в логове, разоряемом охотниками: жизнь взрослого волка ценнее, чем жизнь волчат. И в те времена люди понимали волков как нельзя лучше – вздыхай, не вздыхай, а либо дружинники своего же князя, либо заморские гости возьмут с твоего рода столько, на сколько род или племя твое порядилось, а замешкаешься, возьмут больше, оставив тебя размышлять на пепелище.

Поэтому ко времени торга данники играли в страшную игру случая, отбирали по жребию из своих семей подростков – мальчишек и девчонок – для передачи живой дани. Мужчины ради будущего решали судьбу детей, а для матерей-волчиц оставалось только завыть во все горло, чтобы сердце не надорвалось от безысходности. Видимо, с тех пор словенские песни так тоскливы.

Когда падают листья на темную реку, по ней, по полной воде, увозят по листьям ярче золота многих из тех, кого не удалось отдать замуж в чужую семью. Осень есть осень. С земли собирают жатву.

* * *

Как и все девчонки, она с замиранием сердца следила с весны за переговорами матушки с женщинами из других родов, зная, что решается ее судьба. Но не случилось весеннего сговора о ней, да и до первых заморозков из старших сестер только одна вышла замуж. А кто же даст самой младшей, у которой только-только земля начала забирать свою ежемесячную дань кровью, оставить старших сестер на позор. Ее не отдали и не отдадут замуж, пока все старшие не разъедутся к своим суженым. Но она верила в свою удачу.

Да, больше года назад она стала девушкой, за это время тело ее округлилось и наполнилось чем-то, отчего обалдевшие мальчишки не давали ей прохода. А весной в ночных забавах в прядильнях, когда лучина как бы случайно гасла, не одна пара горячих рук стремилась к ее наполнившимся грудкам. Но старшие сестры тихо ненавидели ее. Во всяком случае, так ей казалось. По их словам, все у нее было не так, как должно быть, – платье не одернуто, подол вечно грязен, волосы сбившиеся, скот не доен, куры не кормлены, за собой не прибрано, нитка всегда рвется, да еще и мальчишки вертятся вокруг. Не любили ее и женщины из других семей, может быть, из-за того, что слишком резва, остра на язык, а может быть, потому что их сыновья и младшие братья млели при встречах с ней.

Но она не заглядывалась на соседских неказистых парней, а ждала жениха из руссов. Благо прошлой осенью она вдруг осознала, что купается в их взглядах. С тех пор верила она, что выйдет замуж за какого-нибудь статного и высокого парня со светлыми волосами, красиво одетого, с кошельком, полным серебра, на поясе, и поплывет с ним в далекие страны.

Пусть сестры не любят ее, пусть не любят соседки, но был у нее пример матушки. Ведь она, красивая и дерзкая, вырастившая почти всех рожденных детей, оставшись вдовой, вышла снова замуж, и по своему выбору! Отец ее детей погиб во время того разгрома три года назад, когда попробовали мужчины дать отпор хищникам с севера и недосчитались многих, погибших в стычках, а еще больше потеряли голодной зимой после этого. Но матушка после этого не опустилась, не превратилась в попрошайку, не пошла в приживалки, а явилась к тому, кого любила в молодости, но за кого не суждено было выйти замуж. Сама договорилась с вдовым и богатым огнищанином[95], которого любила с юности. Объединила хозяйства и сделала своих дочерей и сыновей наследниками. Матушка сумела не пропасть, и она, ее дочь, выйдет замуж за того, за кого решила, за русса, как бы ни ревновали к ее мечте сестры и соседки. И жених ее уже точно плыл где-то в полуночной стороне, по черной реке, по золотым листочкам, сквозь глухие леса. Поскорее бы!

* * *

Меж пологих склонов, поросших кленами, березами, соснами и елями, темная река быстро несла узкие лодки. Молчаливые люди в них лишь подправляли ход короткими лесными веслами без уключин.