Кодовое имя – Верити - Элизабет Вейн
Мэдди надела пижаму и до подбородка натянула одеяло, до краев полная небом, лунным светом и серебряной Сеной. Заснуть она не смогла.
Королевна пришла в половину шестого. Она не боялась разбудить Мэдди и даже не проверила затемнение. Просто щелкнула выключателем верхнего света, водрузила на пустой письменный стол чемоданчик, извлекла оттуда казенную пижаму и расческу. Потом села перед зеркалом и воззрилась на свое отражение.
Мэдди тоже смотрела на него.
Королевна выглядела иначе. Волосы были по-прежнему зачесаны наверх, но не собраны в привычную высокую прическу, как накануне. Сегодня они плотно прилегали к голове, образуя тугой пучок на затылке. Королевне такая прическа не шла: вид у нее стал простоватый, лицо казалось бледнее обычного, и это ее не красило. В линии губ появилась какая-то новая жесткость, которой Мэдди никогда прежде не замечала.
Мэдди наблюдала. Королевна отложила расческу и медленно сняла форменный китель. Через миг Мэдди поняла, что подруга старается действовать осторожно и не делать резких движений, как будто у нее болят плечи. Затем она сняла и блузку.
Одна рука была покрыта синяками, которые из красных постепенно становились фиолетовыми. Их явно оставила грубая пятерня, которая крепко сжалась на предплечье Королевны и некоторое время не отпускала его. На горле и на плечах виднелись такие же метки. Несколько часов назад кто-то пытался ее задушить.
Королевна легонько коснулась горла, вытянула шею, разглядывая ущерб в маленькое зеркальце на комоде. В комнате было не слишком тепло, и через минуту-другую Королевна, вздохнув, натянула хлопчатобумажную куртку от мужской пижамы, по-прежнему двигаясь скованно. Потом встала, на этот раз без всякой осторожности, и повыдергивала из тугой прически все стальные шпильки. Резким движением тыльной стороны ладони стерла с губ бежевую помаду и внезапно стала куда больше похожа на себя, лишь выглядела несколько взъерошенной, будто только что сняла маску. Затем обернулась и увидела, что Мэдди смотрит на нее.
– Привет, – с кривой улыбкой сказала Королевна. – Не хотела тебя будить.
– Ты и не разбудила. – Мэдди ждала. Она отлично понимала: не следует спрашивать, что случилось.
– Ты видела?
Мэдди кивнула.
– Мне совсем не больно! – яростно провозгласила Королевна. – Не очень больно. Просто… тяжелая ночка выдалась. Пришлось импровизировать чуть больше обычного, играть на пределе возможностей…
Она отсутствующе полезла в карман кителя за сигаретами. Мэдди тихонько наблюдала за происходящим. Королевна села в изножье ее постели, закурила. Руки у нее слегка дрожали.
– Отгадай, куда я сегодня моталась с парнями, – предложила Мэдди.
– В паб?
– Во Францию.
Королевна резко обернулась, чтобы посмотреть на подругу, и увидела, что в глазах у той по-прежнему отражаются небо и лунный свет.
– Представляешь, во Францию! – Мэдди обхватила колени, все еще потрясенная волшебством и тревогами тайного вылета.
– Не стоило рассказывать мне, – заметила Королевна.
– Не стоило, – согласилась Мэдди. – Мне и летать-то туда не стоило. Но мы не приземлялись.
Королевна кивнула и уставилась на кончик сигареты. Мэдди никогда не видела подругу такой подавленной.
– Знаешь, как ты только что выглядела? – произнесла Мэдди. – Когда вошла с этим тугим пучком на голове, как у викторианской гувернантки, ты была похожа на…
– Eine Agentin der Nazis, – закончила за нее Королевна и сделала глубокую прерывистую затяжку.
– Что? Ах да. На немецкую шпионку. Или на то, как все представляют себе немецких шпионок. Такой четкий, пугающий образ.
– Пожалуй, я мелковата, чтобы выглядеть идеалом истинной арийки, – критически оглядывая себя, заметила Королевна. Потом снова вытянула шею, осторожно ощупала больную руку и поднесла сигарету к губам, на этот раз более уверенно.
Мэдди не спросила, что случилось. Она никогда не разменивалась на мелочи и не стала бы ловить мельтешащую у поверхности мелкую рыбешку, когда на глубине плавает тридцатифунтовый лосось.
– Чем, – тихо проговорила она, – ты на самом деле занималась?
– Неосторожные слова могут стоить жизней, – отрезала Королевна.
– Я не из болтливых, – возразила Мэдди. – Что ты делала?
– Говорила по-немецки. Ich bin eine…
– Не глупи, – попросила Мэдди. – Ты переводишь… что? И для кого?
Королевна снова повернулась к подруге и посмотрела на нее взглядом затравленного грызуна.
– Ты переводишь допросы военнопленных? Работаешь переводчицей на контрразведку?
Королевна скрылась в клубе дыма.
– Я не переводчица, – возразила она.
– Но ты сказала…
– Нет. – Королевна вдруг стала очень спокойной. – Это ты сказала. А я сказала, что говорила по-немецки. Но я не переводчица. Я следователь.
* * *
Просто анекдотично, что вы, фон Линден, до сих пор не поняли, в чем суть моей работы. А ведь я, как и вы, следователь.
И, как и вы, чертовски хороша в своем деле. Но методы у нас разные.
Я работала под псевдонимом Ева Зайлер. Это имя использовалось на протяжении всего моего обучения, мы придумали его, чтобы создать живое, дышащее альтер эго, и я к нему привыкла: так называлась моя школа, поэтому фамилия легко мне запомнилась. Нам приходилось одергивать людей, которые случайно называли меня шотландкой. Когда я говорю по-английски, мне проще изобразить оркнейское, а не германское произношение, и во время работы я прибегала именно к нему: его сложнее идентифицировать.
В самый первый день, на первом же задании – помните, в какой эйфории пребывали все на следующее утро, когда в коттедже раздавали шампанское и духи? – я вычислила двойного агента. Нацистского шпиона, который маскировался под курьера французского Сопротивления. Его уже подозревали и подтянули меня, когда он прибыл в Англию. Я поймала этого типа врасплох, когда у него закончились и силы, и адреналин в крови после долгой ночи, во время которой его вместе с остальной группой вывозили из Франции. Он был известным дамским угодником, и у него не хватило пороху сказать, что мы незнакомы, когда я бросилась ему на шею в холодной маленькой комнатушке разбора полетов, смеясь, плача и лепеча по-немецки всякую нелепицу. Помещение прослушивалось, и каждое наше слово тут же становилось известно.
Не всегда получалось так просто, но в общем и целом канва была именно такой. Большинство тех, кого я старалась расколоть, пребывали в полном отчаянии или оказывались совершенно сбиты с толку, и тут появлялась я со своим нейтральным швейцарским выговором и успокоительно формальным опросником. Многие тут же с радостью, как заколдованные, шли на сотрудничество. Однако в ту апрельскую ночь, когда Мэдди летала над Францией, все пошло наперекосяк. Человек, с которым я говорила тогда,
