Кодовое имя – Верити - Элизабет Вейн
С подачи этого немецкого обывателя все отрывки из поэмы «Тэм О’Шентер», которые мне удалось припомнить, были скомканы и отправились в мусорную корзину. Думаю, дела с английским у него все же обстоят несколько лучше, чем он пытается представить, раз уж ему удалось опознать Бёрнса, даром что он счел его англичанином.
– Немедленно сожги эту чушь. А заключенной дай воды и отведи в камеру. И чтобы никаких больше штучек с сигаретами! Завтра я еще поговорю с тобой на эту тему.
Первый раз видела, чтобы фон Линден так вспылил, но, думаю, он тоже переутомился.
И вот еще что: ЭНГЕЛЬ выглядела зареванной. С очень красными глазами, и нос, который она постоянно вытирала, тоже покраснел. Любопытно, что могло заставить служаку фройляйн Энгель плакать на работе.
Подготовка специальных агентов
После того сложного допроса в прошлом апреле (полагаю, с точки зрения разведки он не считался провальным, но тяжело дался Еве Зайлер) сотруднице берлинского отдела переводов дали неделю, чтобы подумать о работе и решить, желает ли она и дальше выполнять такие задания. Другими словами, Королевне предоставили шанс красиво откланяться. Эту неделю она провела в Касл-Крейг со своей леди-матерью, многострадальной (по сути) миссис Дарлинг. Бедная миссис Дарлинг не имела ни малейшего представления ни о том, чем на самом деле занимается каждый из ее шестерых детей, ни о том, когда они появятся или исчезнут, а еще ей очень не понравились черные синяки на белой кельтской коже ее тонкокостной дочери.
– Это все пираты, – отшутилась Королевна. – Капитан Крюк привязал меня к мачте.
– Когда эта ужасная война окончится, – сказала ей мать, – я хочу знать всё до последней детали.
– Всё до последней детали в моей работе подпадает под закон о государственной тайне, и если я хоть чем-то с тобой поделюсь, то проведу остаток дней в тюрьме, – возразила матери Королевна. – Так что перестань задавать вопросы.
Росс, самый младший беженец из Глазго, подслушал их беседу, во время которой Королевна не посвятила свою леди-мать ни в единую подробность (неосторожные слова могут стоить жизней и все такое), однако после этого деловитая хорошенькая радистка стала в Крейг-Касл объектом поклонения всех мальчишек: еще бы, ведь ее держали в плену пираты.
(Обожаю этих парнишек, вот правда. Вместе с их вшами и всем остальным.)
А еще за эту неделю няня-француженка Королевны, элегантная постоянная компаньонка ее матери, в порыве почти родительского сопереживания начала вязать для своей воспитанницы пуловер. Из-за нехватки пряжи и вообще всего она распустила костюм, который в 1912 году создала для нее самая дорогая модистка Ормэ, и пустила в дело изумительную шерсть цвета заката. Получилось не слишком-то похоже на военную одежду, но пуловер побывал в деле, и в подтверждение тому на нем имеются пятна крови. А еще это теплая и модная вещь – во всяком случае, с намеком на актуальные тенденции. Теплая уж точно.
В конце недели размышлений я пришла к выводу, что, как и мой гипотетический предок Макбет, зашла слишком далеко и поворачивать назад нет смысла; к тому же мне нравилось быть Евой Зайлер. Нравились лицедейство, притворство и покров тайны, а еще – лестное чувство собственной значимости. Время от времени мне удавалось выуживать из своих «клиентов» действительно важную информацию: расположение аэропортов, типы самолетов противника, ключи к шифрам и прочее в том же духе.
Но, как бы то ни было, после случившегося в апреле все, включая Еву, сошлись на том, что ей необходимо сменить обстановку. Возможно, на пользу пошли бы несколько недель на континенте, в оккупированной нацистами Франции, где весьма ко двору придутся ее хладнокровие, знание нескольких языков и навыки радистки.
Тогда эта идея показалась удачной.
Знаете ли вы – скорее всего, знаете, – что на вражеской территории радист, или р-т, как это называется в УСО, предположительно способен продержаться всего шесть недель? Столько времени обычно требуется пеленгационному оборудованию, чтобы засечь местоположение засекреченной рации. Остальные члены Сопротивления, составляющие сеть связных и курьеров, остаются в тени, они запасаются взрывчаткой и передают сообщения, которые нельзя доверить почте, находясь при этом в постоянном движении и никогда не встречаясь дважды в одном и том же месте. А в центре этого вращающегося колеса, неподвижный и уязвимый, находится радист: он сидит среди оборудования, которое неудобно перевозить и трудно спрятать, опутанный паутиной шифров и сведений, а передаваемые им сигналы манят к себе отслеживающие приборы, будто неоновая реклама.
Сегодня ровно шесть недель с тех пор, как я тут приземлилась. Неплохие, выходит, показатели для радистки, если не считать того, что я смогла всего лишь остаться в живых, но не успела даже настроить рацию – так быстро меня схватили. Теперь я живу взаймы. К этому ничего особо не прибавишь.
Но фройляйн Энгель, вероятно, будет рада узнать до конца рассказ о миссии Мэдди, заключавшейся в полете во Францию. Думаю, по результатам кто-то предстанет перед военным трибуналом. Только не знаю точно кто.
Забросить меня на задание должен был командир эскадрильи особого назначения. Лунную эскадрилью к концу сентября несколько потрепали. Лето выдалось фантастически плодотворным, в месяц совершалось по десятку вылетов, самолеты высадили в два раза больше агентов и подобрали десятки беженцев, но ранения и аварии сократили к тому времени число пилотов «лизандеров» до четырех, причем одного из них в прямом смысле не держали ноги: он страдал от свирепого гриппа, который наложился на жесточайшее переутомление (все летчики были до предела изнурены). Можете догадаться, к чему это привело.
Меня готовили месяцами. Я прошла еще один курс прыжков с парашютом, потом были сложные полевые учения, во время которых требовалось находить дорогу в незнакомом городе (в моем случае – в Бирмингеме), оставлять шифрованные сообщения связным, не встречаясь с ними напрямую, и организовывать тайную отправку посылок-пустышек. Основная опасность заключалась в том, что меня могли заметить полицейские: в таком случае мне непросто было бы убедить британские власти, что я не работаю на врага.
Потом начались уже более конкретные приготовления к предстоящему мне заданию. Пришлось десятки раз разобрать и собрать несколько типов раций; сделать так, чтобы отследить английское происхождение моей одежды стало невозможно, срезать все бирки с нижнего белья (понимаете теперь, чем так хорош мой пуловер? На нем нет никаких опознавательных знаков, и связан он из здешней, французской шерсти). Еще нужно было выучить бесконечное количество ключей к шифрам. Вам известно (слишком хорошо известно, пожалуй), что коды для радиосвязи часто составляют на основе стихов, чтобы легче было запомнить.
