Душа Лахора - Читра Банерджи Дивакаруни
Я бросаю взгляд на старую рани. Годы не были к ней добры: на лбу у нее залысины, под глазами мешки.
– Как только ему надоедят твои пухлые губки, твои груди и бедра, он пойдет искать другую пассию, и впредь тебе не видать его постели. Ты с ним больше даже не поговоришь ни разу без крайней необходимости.
На мгновение я чувствую печаль в ее голосе. Вспоминает ли главная жена тот момент, когда Саркар потерял к ней интерес? Я ощущаю неожиданный прилив жалости.
Будто почувствовав это, Май резко произносит:
– Пользуйся своим успехом, пока он есть. Может, сумеешь выпросить у повелителя достаточно побрякушек, чтобы несколько лет пожить в довольстве, когда он отошлет тебя в твою захудалую деревню.
«Если ты правда веришь, что меня отошлют, почему ты меня боишься? – мысленно возражаю я. Ведь как раз это и чувствуется за ее ненавистью: страх. – Именно поэтому ты отравила мою еду?»
Когда-нибудь я схлестнусь с ней всерьез. Но сегодня Май Наккайн уходит, победно звеня украшениями.
* * *
Проходят еще три дня. Новостей нет. Насмешки Май звенят у меня в голове. Может, Саркар ухаживает за другой женщиной – умнее меня, красивее и, что самое важное, из хорошей семьи, которая способна принести ему пользу? Неужели моя судьба – быть забытой и сгнить в зенане?
Я отгоняю предательские сомнения упражнениями. Год назад Факир Азизуддин прислал мне трактат о том, как нужно двигаться и дышать, чтобы успокоить разум. Там были изображения йогов в сложных позах. Я тренирую эти позы в своей комнате, стараясь ничего не задеть. Мне хочется гулять по крепости, как другие рани, но Бхаго не разрешает. Обратиться за помощью не к кому, и я шагаю взад-вперед по пахнущим сыростью коридорам, словно зверь в клетке.
На закате женщинам позволяют выйти на террасу зенаны. Для меня это самое печальное время. Я смотрю на огни Лахора, вдыхаю живые и шумные звуки города. Был бы здесь Джавахар, я бы побежала к нему, и он помог бы мне найти Саркара. От этой мысли я чувствую себя еще более одинокой.
Я отправляю еще одно послание, на этот раз с другой служанкой. Ответа нет. Служанка даже не может мне сказать, вернулся ли Саркар в Лахор.
По ночам я читаю «Гуру Грантх Сахиб»: «Почему ты так боишься, разум? Птицы улетают на сотни миль, оставляя свое потомство. Кто кормит птенцов, кто учит их кормить себя самостоятельно? Ты когда-нибудь об этом задумывался?» Эти слова меня не утешают. Пока я читаю, свет лампы мерцает, а потом гаснет: служанки не наполнили лампу как следует (наверняка тоже по приказу).
О Вахе Гуру, я улетела даже дальше – из лачуги дрессировщика собак во дворец, но тут я всего лишь пленница. Теперь только ты можешь мне помочь.
Глава 12
Шиш-Махал
Прошла еще неделя. За ужином женщины хихикают по поводу того, что Саркар не послал мне блюдо орехов и сухофруктов, которыми приветствуют даже самых низкорожденных гостей. Я возвращаюсь к себе в комнату – тут все больше воняет мертвечиной, – и у меня не хватает силы духа даже молиться.
Вдруг кто-то без стука распахивает дверь, и я вздрагиваю от неожиданности. Это Бхаго, и вид у нее мрачный.
– Саркар хочет вас видеть через час.
Трепеща от волнения, я копаюсь в сундуке. Одежды там мало: сундук принесли ко мне в комнату со сломанным замком, и лучших нарядов в нем не оказалось. Когда я спросила принесших сундук служанок, в чем дело, они пожали плечами.
– Когда мы за ним пришли, он уже был сломан, – заявила одна, а вторая постаралась спрятать усмешку. – Лучше спросите у Бхаго Каур.
Мой гнев их не тревожил. Все знали, что Май Наккайн меня ненавидит, а значит, со мной можно обращаться как угодно. Я не стала ни о чем спрашивать Бхаго: знала, что не получу ни ответа, ни извинений. Но пообещала себе, что запомню каждый случай.
К счастью, бордовая лехенга, которую мне отдала Гуддан, до сих пор у меня. Вспомнит ли Саркар, что я ему в ней понравилась? Корсаж раньше был свободным, но теперь плотно облегает грудь. Я подкрашиваю глаза и щиплю себя за щеки, чтобы они стали румянее. Эх, было бы у меня сандаловое масло! Ну хотя бы волосы меня не подводят, падая на спину блестящей косой.
Бхаго приходит раньше нужного, надеясь застать меня врасплох, но я подозревала подвох и уже готова.
– Пойдем! – бодро говорю я. – Ты же не хочешь заставить Саркара ждать, правда? – Драгоценный меч, который все это время тщательно прятала в постели, я держу обеими руками – так они не дрожат.
* * *
Ночь темна, луна закрыта облаками. Я тороплюсь, чтобы не отставать от Бхаго: та шагает впереди, держа фонарь подальше от меня, чтобы я не видела, куда иду. Стражница только порадуется, если я споткнусь и упаду на неровных булыжниках, порву дупатту и явлюсь к Саркару с позором, вся грязная. Но я не доставлю ей такого удовольствия. Наконец мы прибываем к стене, которая сверху донизу сверкает, как в волшебной сказке. Бхаго свистит, и из-за стены выходит женщина.
– Добро пожаловать, – произносит она с улыбкой (первая улыбка, которую я вижу с прибытия в крепость) и кланяется. – Я одна из прислужниц Саркара. Он вас ждет.
Я ощущаю облегчение и томление. Но сначала нужно позаботиться кое о чем еще. Я поворачиваюсь к Бхаго.
– Я обязательно расскажу Саркару, как ты мне помогала.
Взгляд стражницы меняется – надеюсь, от страха. Пусть гадает, что я задумала. Пусть беспокоится. Конфигурация созвездий изменилась. Моя звезда наконец поднимается.
– Отведи меня к мужу, – говорю я прислужнице.
Я иду мимо стен, покрытых крошечными сверкающими зеркалами, в которых тысячу раз отражается свет фонарей, и понимаю, что я в Шиш-Махале, который много столетий назад построил император Шах-Джахан. Мы поднимаемся по ступеням и входим в огромное помещение, окна в котором отделаны фризами. Прозрачные занавески колышутся на ветру, розы благоухают в серебряных вазах, огромная постель усыпана розовыми лепестками. Прислужница исчезает.
И вот я наконец его вижу. Он сидит, великолепный в белых одеждах, опираясь на подушку. Махараджа Ранджит Сингх. Правитель всей нашей земли. Я не могу пошевелиться, потому что забыла, как его положено приветствовать. Но тут он улыбается и протягивает ко мне руки. Тогда я кладу меч, бегу к повелителю и опускаюсь на
