Душа Лахора - Читра Банерджи Дивакаруни
Глаза Азизуддина сверкнули из-под набрякших век.
– Саркар всю жизнь искал женщину, которая его поймет, которая будет любить Пенджаб не меньше его самого. Женщину, сильную духом. А еще красивую, потому что его тянет к красоте. Он много раз женился, но каждый брак заканчивался разочарованием. Может быть, повелитель наконец нашел нужную женщину.
– Но я не высокородная, как супруги, которые принесли ему богатство и армии. И в том, как делаются дела при дворе, я не разбираюсь.
– Происхождение не так важно, как характер. Ты умная, верная, честная и умеешь слушать. А до брака у тебя остается еще два года. Я буду отправлять тебе газеты и книги. Завтра, перед твоим отъездом, я научу тебя шифру, которым буду писать сообщения о том, что творится при дворе. К моменту вашей свадьбы с Саркаром ты будешь знать достаточно, чтобы выжить. А остальному научишься прямо от мужа.
Перед уходом Факир сказал:
– Ваша помолвка должна быть тайной, в первую очередь ради твоей же безопасности. Я уже сказал твоему отцу, как важно сохранить секрет.
– Вряд ли он был рад! – Манна наверняка взбеленился, что не сможет хвастаться званием тестя правителя!
Мы с Факиром улыбнулись друг другу, как соратники по заговору.
В последующие два года Азизуддин стал моим доверенным наставником. Он присылал мне книги и карты, учил меня истории Пенджаба и его кланов, рассказывал об интригах при дворе и о растущей угрозе со стороны британцев. Он учил меня задавать вопросы и самостоятельно оценивать ситуацию. А самое главное, передавал грубоватые, но искренние послания, продиктованные Саркаром, а ему сообщал мои застенчивые признания в любви.
Почему же Факир ничего не прислал сегодня?
* * *
Уже за полночь раздается стук в дверь. Я резко просыпаюсь и зажигаю фонарь. Выглянув в зимний туман, вижу Манну и Джавахара. Что они здесь делают? Манна выглядит как обычно, только борода чуть поседела. А вот брат, которого я целый год не видела, стал выше отца, раздался в плечах и нарастил мускулы от работы в кузнице. Я бегу к нему, хочу, чтоб он меня обнял и закружил, как раньше, но у Джавахара мрачный вид. Он сердится? Почему? На кого?
Их телега выехала из Лахора с запозданием, недовольно объясняет Манна за ужином из остатков роти и сабзи. Он добавляет, что утром прибудет эскорт солдат. Они привезут грантхи и меч Саркара.
– Меч? – переспрашиваю я.
– Правитель не сможет приехать из-за государственных дел. Тебя выдадут замуж за его меч, как только прибудет оружие.
– Вот так сразу?! – восклицает Биджи. – У Джиндан нет подходящего наряда. И как мы сможем так быстро пригласить гостей?
– Никаких гостей, – ворчит Манна. – Так велел Саркар. Джиндан уедет в Лахор сразу после церемонии. – Его поза воплощает уныние. Бедный отец. Последние два года в каждый свой приезд он только о том и говорил, как пригласит на свадьбу всю деревню, даже врагов – особенно врагов, – и устроит пир, который все запомнят на много лет.
Я тоже разочарована. Свадебный пир меня не волнует, но я надеялась увидеть в глазах Саркара то особенное выражение, которое заметила на крыше гурдвары. Мечтала взять его за руку и обойти с ним вокруг священной книги, произнося обеты любви.
Но важнее всего то, что Саркар исполняет обещание и завтра вечером мы будем вместе после долгой разлуки. У меня еще будет время посмотреть ему в глаза. Я представляю себе следующую ночь, думаю о том, что случится дальше… Потом краснею и отворачиваюсь, чтобы никто не заметил.
Но чем расстроен Джавахар? Неужели отсутствием пира? Его никогда не волновали такие вещи.
Я трогаю его за плечо:
– Братец, а ты вернешься в Лахор со мной? Может, поживешь со мной несколько дней в крепости, прежде чем вернешься к работе? Мне было бы очень приятно.
Джавахар отодвигается; под челюстью у него пульсирует жилка.
Манна наконец объясняет, в чем дело. Саркар велел им вернуться в Гуджранвалу. Махараджа даст им достаточно денег, чтобы начать свое дело или купить землю и стать фермерами. Но нельзя, чтобы жители столицы показывали на них в кузнице или на собачьей площадке и перешептывались, что это новая родня правителя.
Наконец я понимаю, чем недоволен Джавахар. Он любит свою работу у Сулеймана и своих друзей. Недавно его назначили старшим над подмастерьями. А теперь придется все это бросить из-за меня.
Я пытаюсь извиниться, но уже некогда: в дверь стучат солдаты. Во двор под золотым навесом вносят «Гуру Грантх Сахиб», завернутую в шелк, а за ней – длинный церемониальный меч в ножнах, украшенных драгоценностями. Прибывает грантхи. Я надеялась, что приедет тот добрый старик из гурдвары Дера-Сахиб, но передо мной незнакомец.
– Чем мне кормить этих людей? – кричит Биджи, ломая руки. – Если на свадьбе люди голодные, это не к добру!
Из тумана появляется знакомая фигура. Темный тюрбан, строгая шаль, спокойный взгляд внимательных глаз.
– Факир-джи[52]! – в восторге восклицаю я. – Вы здесь!
– Я бы пропустил твою свадьбу, только если бы лежал на смертном одре, – говорит Факир с улыбкой. Потом он сообщает Биджи, что скоро приедет телега с едой, которой хватит на всех. Матери нужно только подготовить невесту.
Я словно попадаю в центр вихря: поспешно моюсь, потом одеваюсь. Биджи смазывает меня сандаловой пастой, снимает с рук пару своих браслетов и надевает мне на запястья. Потом накидывает мне на голову вышитую дупатту. Раги[53] начинает петь свадебный гимн.
Меня усаживают перед священной книгой, а меч кладут на подушку рядом со мной. После того, как молитвы допеты, оружие привязывают к моей дупатте. Меч тяжелый, но я гордо несу его вокруг священной книги, пока раги поет гимн-лаван, описывая, как души жениха и невесты слились в одну.
Когда церемония заканчивается, я оказываюсь рядом с Джавахаром.
– Не бойся, братец, – шепчу я, – я поговорю с Саркаром. Может, для тебя найдется должность при дворе…
– Правда? – У него вдруг снова лицо как у мальчика, которого я любила, оно полно волнения и надежды. – Ты сделаешь это для меня? Не забудешь брата, раз теперь стала важной особой? – Он трогает меня за плечо своей натруженной рукой – очень неуверенно, ведь я теперь супруга правителя, а он простой человек. Мне становится больно.
Мне хочется его обнять, но руки у меня заняты мечом.
