Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт

Вовек, подумалось ей, нам не разобраться во всем, что происходит, когда два человека разговаривают друг с другом.

И каждый закладывает кирпичик в разделяющую нас стену.

Лайон Боумен предложил ей место – на осень 1968 года.

* * *

«Седар маунт»

Медицинское учреждение по уходу за душевнобольными Калверли

От: Перта Спорли, старшего врача, психиатра

Кому: Элвету Гусаксу, сертифицированному психоаналитику

Дорогой Элвет!

Получил Ваши письма и все бумаги, касающиеся «Тигров духа», за что премного благодарен. Я был приятно удивлен сдержанностью, с которой Вы поведали мне об этих духовных треволнениях. Вы не перегибаете палку, как некоторые представители Вашей профессии в последнее время, но и не отметаете всего с порога. Я по-прежнему настроен в целом скептически к духовным путешествиям в ад (или рай), но я также не думаю, что пичкать людей таблетками, освобождая место в палате, – это выход. Отчасти проблема, с которой мы с Вами имеем дело, в том, что подлинные духовные искатели (чем бы ни был «дух») действительно имеют некоторое сходство с теми, у кого в прово́дке случилось короткое замыкание. Даже если нам не совсем ясно – а кому, спрашивается, ясно? – как правильно определять «норму» и «безумие».

Обо всем этом я размышлял, и Ваша статья пришлась как нельзя кстати, ибо есть один пациент, беспокоящий меня и представляющий интерес для Вас. Да и «Тиграм» Вашим он придется ко двору, т. к. его состояние очевидно имеет «духовную» подоплеку.

Его зовут Агниц. Джош Агниц – так он себя именует. Ему около сорока, выговор образованного йоркширца. Внешности внушительной. Высокий, копна прямых светло-русых волос, вытянутое морщинистое лицо, большие и широко расставленные темные глаза, темные брови и ресницы. Много волос везде. Носит бороду, прямую и щетинистую, как куст. Борода не светлая, пегая. Черная, коричневая и рыжая.

О жизни почти не рассказывает, иногда говорит, что ничего не помнит или не может отличить воспоминания от обманчивых видений, насылаемых дьяволом (даже об этом говорит беззлобно и рассудительно). Работал учителем, алтарником, санитаром в больнице. Кроме того, временами подолгу бродяжничал, подрабатывал на фермах и попрошайничал как садху с чашей для подаяний (аналогия его). В нашей лечебнице уже бывал. То лечился, то выходил: в первое его пребывание я еще здесь не работал.

У него бывают слуховые и зрительные галлюцинации. Случается, что он не может ничего делать, только лежать навзничь и беззвучно рыдать. Порой забывает есть, но ему все равно, просто не ест. При сильных галлюцинациях он стоит в углу, привалившись спиной к стене, ругается и машет руками. Или кланяется, быстро и по многу раз. Временами он настойчиво требует, чтобы на нем была широкополая непромокаемая шляпа, и угрожающе реагирует, когда у него ее отбирают. Не знаю, в чем тут дело. Она будто его успокаивает. И я прошу ему ее вернуть.

Насчет его личной жизни делать предположения трудно. Говорит, родители умерли. И он их не помнит. Иногда ловко приписывает такой провал в памяти электрошоковой терапии, и звучит это в чем-то правдоподобно. Но почему-то я уверен, что родителей он помнит.

Спрашивал, сколько ему было, когда они умерли. Отвечает обычно, что не помнит, но как-то раз он был взволнован, смущен, бдительность его ослабла, и он выпалил: «Одиннадцать». Я уточнил, умерли ли они вместе. А он ответил – я записал слово в слово: «Нет. Совсем не вместе. Но в определенное время, один за другим». Больше я от него ничего добиться не смог. У него такая манера глядеть на собеседника, словно он предлагает на блюдечке важную подсказку, но вам не хватает ума ее ухватить. И это не оскорбительно. Его манера в принципе не агрессивна. Держится с достоинством.

Некоторое время он состоял в одной из моих групп. Которую я про себя прозвал «липкой». Там были одни нытики, причитальщики да упрямые молчуны. Стоило мне бросить роль ведущего, и они все занятие просто хмурились и дулись. У него не было и нет той оторванности от действительности, которая присуща классическим шизофреникам. Я сразу заметил в нем острую наблюдательность. Часто раньше меня самого он понимал, откуда придет следующая вспышка, кто бурлит, кто расстроен. Поэтому, когда я отстранялся от дел, он все брал на себя. Хотя нет, скажу иначе. Другие передавали ему ответственность, обращались к нему. Сначала я думал, что, быть может, дело в том, что он кажется загадочным. И чистый, опрятный, в отличие от многих других. Была женщина, которую муж отколошматил до полусмерти, много плакала. Другая – грубовато-деловитая, очень приземленная – все время трунила над побитой, мол, сама напросилась. Чуть не написал: «Агниц вдруг сказал…», но на самом деле это было бы неверно. Это она спросила его: «А вы? Что бы вы сделали?»

И он ответил: «Не надо высокомерно воображать, будто зло – ваша вина или начинается в вас. Оно есть в мире. Оно действует. Оно добралось до вас. Уйдите с его пути. Не ищите виноватого, это не важно». И она так его благодарила, будто он подарил ей какую-то драгоценность. Можно, конечно, возразить, что идея действующего в мире зла, за которое никто не несет ответственности, весьма опасна. А он еще и придал ей, так сказать, лоск утешения. Я, разумеется, никогда не предлагаю конкретных вариантов действий. Это в мои обязанности категорически не входит. Вот они и обращаются к нему, а он рад помочь. И справляется весьма неплохо. Но при этом как будто все равно остается в стороне. Возможно, именно поэтому все и получается. Это его роль. А моя роль отчасти в том, чтобы оспаривать его вещания, – правда, мне от этого не по себе.

Сегодня он был у меня на плановом осмотре. Говорит, что хочет выписаться, но на вопросы, куда пойдет, что будет делать, улыбается и отвечает: «Хочется сказать, что Господь направит меня, но вы сочтете это за безумие, а я действительно очень хочу отсюда уйти».

Я спросил, почему он считает, что такие слова могут быть восприняты как признак безумия. Он ответил, что святую Жанну д'Арк за то, что она видела и слышала, отправили на костер, но потом и к святым причислили. В наше же время, заметил он с вежливым упреком, всех затыкают.

Читает Блаженного Августина и Кьеркегора. На вопрос, почему именно их, ответил, что они разбираются в зле. Я спросил, что есть зло: «Жаркое из