Облака на коне - Всеволод Шахов
И, знаешь, это возымело действие! Мне честь стали отдавать, на кордонах генералы вежливо приветствовали меня и пропускали. Они, наверное, полагали, будто я приглашён на трибуну и являюсь высокопоставленным дипломатом, а может даже и выше. Я только и думал, как бы случайно не проронить какое–нибудь русское слово и громко произносил восторженные фразы на итальянском и французском».
Трояни отложил перо, снял очки, потёр переносицу. Удивился, как легко оформились в слова наблюдения из жизни. Чтобы они не испарились, заставил себя не расслабляться, снова принялся быстро записывать.
«Ты спрашивала, как тут с едой, товарами, не голодно ли? Так вот, для иностранцев есть специальные магазины – "ТОРГСИН"ы, – так и расшифровываются, – "торговля с иностранцами". Товары там дорогие, высшего качества, есть и советского производства, есть и иностранного, но платить за них можно только золотом или валютой. А так как мы, иностранные специалисты, так нас приписали к двум специальным магазинам: один продуктовый, другой с одеждой и всем остальным. В этих магазинах, по сравнению с теми, что для обычных людей, есть всё, что нужно для жизни. И вот задумаешься, уж не поэтому ли, советские люди считают нас "синьорами", что, по–русски, значит – "господин"».
Как только Трояни поставил точку, зазвонил телефон. Подумалось, редко так случается, когда не прерывают на полуслове.
– Алло, это Наташа! – щебечущий голос в трубке. Трояни замер, соображая. За то время, что он пребывал в России, столько их было… и не упомнишь. Эти бесконечные Светы, Кати, Клавдии… знакомые, знакомые знакомых, подруги подруг… и все хотели его срочно видеть, сообщить важные новости, провести экскурсию или просто погулять.
–…ну Наташа… помните, мы вместе гуляли в Сокольниках? Поэтическая прогулка по бульвару… иней на деревьях… – голосок в трубке ласково намекал.
Трояни вспомнил. Мороз минус двадцать. Ветер. С неба – густая снежная пыль. Шуба и валенки с галошами. Её неожиданный вопрос: «А сколько вам лет?». Некоторое замешательство после его ответа «уже тридцать шесть» и смущение… Тогда ничем с ней не закончилось.
– Наташа… – Трояни сглотнул, – я сегодня занят, так что погулять не получится.
– Синьор… Феличе, – голос в трубке похоже расстроился, – а я… я так надеялась…
Трояни почувствовал, что она сегодня была готова на продолжение, правда, спустя месяца два как они не виделись. Хотя, чему удивляться, сколько всякого… у каждой что–то… неудачные браки, аборты, разводы, голод… Отношения с каждой из таких всегда были простые и естественные, без злого умысла. А то, что женщины из этого извлекали материальную полезность, так что ж… нужда всё объясняет.
Но сегодня Трояни не хотелось плотских утех.
– Нет, Наташа, до свидания! – Трояни положил трубку.
«Эх, Марта, настроение сегодня хорошее, так и быть отвечу и на твои намёки. Как ты там завернула: "Красивы ли русские женщины?" Так, если подумать, то во всех странах мужчины убеждены, что их женщины самые красивые в мире. На самом деле, повсюду есть и красивые, и не очень. В Москве с женщинами разнообразие: русские, полячки, немки, армянки. На работе очень многие стремятся познакомиться: и та, с чёрными, как смоль, волосами, и та, с рыжими прядями, и та, с каштановыми и эта – пшеничная блондинка. Много, много разных. И каждая говорит, что у неё в роду тоже иностранцы были. Думают, больше эффекта на меня произведут. Да, не скрою от тебя, с некоторыми девушками ходил в кино. Если так уж говорить, то это ужас, эти советские фильмы. Газеты уверяют, что это высокохудожественные авангардные произведения, а я только пропаганду в них вижу. На балете часто бываю в Большом театре. Да, это вот нравится.
И ещё. Я тут накупил огромное количество редких антикварных книг, большей частью на французском языке, а почта принимает посылки до двух килограмм. Пересылка в Италию стоит недорого. Ты уж принимай посылки вовремя – буду периодически высылать. Недавно приобрёл библиографическую редкость – оригинальное издание Рабле с иллюстрациями Густава Доре. Это очень большая удача найти её и заплатить всего лишь двести рублей. Два тома, по семь килограмм каждый, отправить почтой нельзя, придётся везти самому. Вот и будет повод в отпуск на родину съездить.
Что ж, скоро увидимся. Целуй Моего сына Циринцина».
18
Антонина основательно подмёрзла. Не помогал ни толстый свитер, который она надевала только по случаю очень сильных морозов, ни шерстяной серый платок, плотно скрывающий её каштановые волосы, ни носки, подаренные подругой в голодное время, три года назад. Морозы хотя и сбавили силу, но кирпичное одноэтажное строение, ставшее баллонным цехом, не прогревалось. Огромные проёмы в стенах, поделённые на множество мелких оконцев, – отчего издали казались зарешёченными, – отнимали тепло, и не очень–то давали света для работы, таким же, как Антонина, женщинам, склонившихся над длинным столом в несколько десятков метров.
Оживление у дальней двери заставило Антонину повернуть голову и прислушаться. Она не сразу догадалась, что вошедший человек в военной форме – иностранец, а женщина, его сопровождавшая, секретарь–переводчик. Следом вошёл начальник цеха Лифшиц и сразу оживился – начал так громко говорить, что женщина–переводчица попросила его: «Пожалуйста, не кричите, он иностранец, а не глухой». Но если говорить Лифшиц и стал тише, то его размахивания руками, которые, как, вероятно, ему казалось, помогали понять иностранцу, где находится какой участок, стали интенсивнее.
– Кто это? – из–за швейной машинки, напротив Антонины, показалась голова Тамары.
– Нобиле… Утром ведь Лифшиц всех предупредил… – мастер участка Соколова вполголоса ответила.
– Далековато он от нас… – Тамара смотрела в сторону Нобиле, – правду рассказывают, что у него глазища чернющие? и бегают… живые…живые?
– Не твоего поля ягода, – Соколова думала, что обрубила, но Тамара продолжила:
– Ну вот и Шакка появился. Итальянцы могут теперь говорить между собой.
К Нобиле, из комнатёнки в глубине баллонного цеха, спешил полноватый Шакка в белом халате поверх телогрейки. Поправил очки и бегло защебетал на итальянском.
Нобиле выслушал и начал говорить, обращаясь к Лифшицу. Женщина–переводчица так ловко управляла голосом, – то приглушая его, то наращивая в гуле швейных машинок, – что некоторые фразы доносились и до Антонины: «Это будет первый большой. на восемнадцать тысяч пятьсот кубометров». Антонина поняла, что речь идёт о новом дирижабле. Цифра показалась огромной, но представить такой объём она не могла, подумала: «Это на сколько больше того, что лежит перед ними на столе… в два раза?… в три?» Услышанная затем фраза: «…около ста метров в длину», её ошарашила.
– И так ничего не успеваем, – Соколова, видимо, тоже слышала и прокомментировала, пока Нобиле и Шакка направлялись к выходу.
– А чего он приходил? Даже не прошёлся
