Облака на коне - Всеволод Шахов
– Да… будет гнить! – рыжеватый громко сделал заключение вместо Милюкова и разлил водку по стаканам.
Борис и Милюков стали протискивались к выходу на Долгопрудной.
16
Теперь стало легче. Несмотря на тяжёлые сны, периодически навещавшие сознание, Нобиле чувствовал, что, похоже, его жизнь будет продолжаться и умиротворённо смотрел в окно на ряды длинных сосулек, свисавших с карниза. Вспомнились годы беззаботного детства, когда вся семья жила в деревянном домике около гор. В такие же солнечные весенние деньки, как сегодня, всей дружной ребячьей ватагой выбегали на двор и играли в снежки под звонкую капель. Распахнутые окна, радостные лица и сверкающая ледяная бахрома…
Нобиле повернулся на бок – где–то внутри резануло. Поймал себя на мысли, что непроизвольно захотелось вскрикнуть, но сдержался, хотя тревожить было некого – в светлой просторной палате, снизу окрашенной в зеленоватые тона, сверху выбеленной, он находился один. Потёр рукой по бинтам на животе. Боль немного утихла. Снова посмотрел в окно – вдали голубое небо и купол старинной церкви.
Ухмыльнулся. Как там этот элегантно одетый голубоглазый хирург вчера сказал: «Удивительный случай! Вы одной ногой уже в могиле были. Очень повезло. Вскрыл брюшную полость, а там гноя столько, что пришлось надрез для дренирования со спины делать…» И тогда Нобиле про себя отметил: «Значит Богу опять угодно, чтобы я на земле ещё потрепыхался, значит что–то нужное в жизни делаю».
Боль постепенно становилась мягче, уходила плавно, даже как–то приятно. И вдруг, на контрасте, вспомнились страдания той маленькой девочки.
Когда Умберто было пятнадцать лет, его старшая сестра Ирене сидела со своей умирающей трёхлетней дочкой. Диагноз малютки был жестокий – капиллярный бронхит. Ирене, – девушка с сильным, властным характером, но даже она не выдержала, – в последние часы мучений вышла из комнаты. Умберто сидел и смотрел на девочку. Вот тогда он и увидел, как боль способна материализоваться. Она вырывалась наружу и он чувствовал всю силу чего–то неведомого, убивавшего тоненькое тельце ребёнка. Девочка уже не стонала, только старательно пыталась открытым ртом хватать воздух, как рыба, выброшенная из воды. Безуспешно. И ничем уже не помочь. Умберто смотрел на смерть, схватившую ребёнка, слушал хрипы сдавленного горла и ощущал последние судороги. Девочка умерла у него на руках и он, не зная что делать, ходил с ней по комнате, пока не вошла Ирене и не взяла у него уже мёртвую дочь.
…Спокойно тут. Кремлёвская больница. Удивительно, Кремлёвская больница и не в Кремле, а где–то на отшибе. Русские стараются. Решительности русским не занимать. Хирург сразу обозначил свою позицию – срочно резать. Нобиле тогда поинтересовался у медсестры: «Сколько лет хирургу?» Она, смущаясь, ответила: «Сорок». И почему так заинтересовал возраст? Может недоверие к более молодым, а может теперь уже к старости и зависть появилась. Да, какая к чёрту старость… всего только сорок восемь. Это сейчас хорошо рассуждать, а недавно готовился к худшему – даже распоряжение отдал насчёт бумаг и всего остального.
Удивительно, как легко хирург ответственность на себя взял! Интересно, консультировался ли он с кем–нибудь? Если единоличное решение, то молодец. Уважаю таких, но… а если бы помер иностранец, которого они к себе пригласили дирижабли строить? И так весь мир против их коммунизма настроен.
Нобиле поднял с белоснежной тумбочки американскую газету с кричащим заголовком «Нобиле умер в Москве». Целая страница с его биографией. Пробежал глазами… сухие факты. Что для других людей его жизнь? Так, набор дат, ну и, конечно, побольше информации о том крушении… Испытание жизни. Для кого жизнь – для кого смерть. Да, стремительный карьерный взлёт и слава – всё обрушилось вместе с крушением дирижабля «Италия». Нобиле вздрогнул. Ослепительное отражение солнца от купола церкви напомнило о мучительных месяцах, проведённых во льдах Арктики. Смерть очертила свои границы – одних не тронула, только попугала, а других… запросто утащила… утащила… эта страшная дыра на месте рубки управления… дыра, из которой свисали клочья ткани, поломанная арматура, оборванные канаты и… лицо Александрини, с ужасом, смотревшее вниз. Нобиле не мог тогда оторвать взгляда от исковерканой оболочки «Италии», поднимавшейся ввысь, унося в неизвестность шестерых человек. И лишь когда ветром её отнесло за горизонт, острая боль сломаной ноги резанула и он потерял сознание. Пришёл в себя лишь под сдержанные перекрики оставшихся в живых членов экипажа, собиравших выпавшие из разбитой гондолы съестные припасы и оборудование.
Удивительное спасение тогда и удивительное сейчас. Нобиле не отрываясь смотрел на искрящиеся сосульки.
Лёд, лёд… Не мог ли он быть причиной того крушения? Жёсткий, белый, плотный как фарфор, он быстро нарастал, покрывая все металлические части кабины. Он окутал корпус радиоприёмника. Трёхмиллиметровый медный кабель, подвешенный под дирижаблем, превратился в сосульку диаметром сантиметра в четыре. От винтов отлетали куски льда и, с шумом выстрелов, врезались в стенки кабины…
Нобиле медленно прикрыл глаза.
17
То ли первые тёплые деньки, то ли удачное завершение сборочных работ дирижабля «В–5» повлияли на Трояни, но сегодня строчки письма жене гладко ложились на бумагу. Он решил ответить и на некоторые коварные вопросы Марты, которые она назадавала в письмах за последние месяцы.
После обыденных приветствий, оповещавших, что с ним всё более–менее нормально, Трояни начал излагать наблюдения о жизни в Москве.
«Знаешь, Марта, я никогда не слышал столько обращений ко мне "синьор", как в России. Здесь люди часто спрашивают: "Все ли в Италии синьоры?" Приходится отвечать что–то вроде: "Мы в Италии все синьоры, также как вы все – товарищи". Здесь чувствуется какое–то благоговейное отношение к иностранцам. Может из любопытства, а может видят, что мы более щедрые на угощения, считают нас богачами и стремятся быть к нам ближе. Хотя, всё ведь в сравнении можно оценить. Многие советские инженеры ходят на работу в военной форме, но не потому, что служат в Красной Армии. Просто другой одежды у них нет, а форма осталась после увольнения со службы. Поэтому и кажется, будто на улицах Москвы такое огромное число военных.
Ещё случай расскажу. Осенью, во время праздника с демонстрацией, я оказался на улице и, чтобы добраться до гостиницы, нужно было пройти через оцепление. И это оказалось непросто. Вначале я показывал милиции свою регистрацию, где был указан "Гранд Отель" – мое место проживания. Но объяснения на итальянском не возымели действия. Военные в оцеплении мотали головой. И тут пришла идея показать пропуск Национального союза итальянских офицеров в отставке! Помнишь, такой элегантный пропуск в коричневом кожаном переплете с тиснением орла, креста и короны
