Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев
Осмомысл аж присвистнул от изумления.
– Не ведал я этого, – признался он. – Спасибо, друже Ивачич, просветил. Дальние, выходит, у Мануила замыслы. Кстати, матерью его была Пирисса – тоже угринка. Впрочем, и у меня в жилах угорской крови немало. Мать моя Софья – дочь короля Коломана. Бабка, Анна, супруга князя Володаря, правда, из Поморья родом была. Зато прабабка, княгиня Ланка, опять же из угров – сестра Ласло Святого. Впору хоть самому на угорский стол посягать. Но то так, шутки одни. Бела, кажется, на год младше Иштвана?
– Верно, княже. Но он давно в Константинополе. Вначале, видно, в самом деле просто заложником был, а после, когда побит был и изгнан из угров Стефан, младший брат покойного короля Гезы, прихвостень ромейский, уразумел Мануил, что не на того человека опереться хотел. Вот и приблизил он Белу к своей особе.
– Не мешало бы нам проведать о ромейских делах побольше. Кого бы послать тайно в Царьград[109]? – Ярослав задумчиво огладил бороду.
– Пошли Птеригионита, – предложил после недолгого молчания Избигнев.
При упоминании грека-евнуха, не раз выполнявшего для князя тайные скользкие поручения, Осмомысл внезапно вздрогнул. К счастью, собеседник его этого не заметил. Другое занимало ум молодого боярина. Вспомнил он давний уже разговор в этой же палате, когда говорил им с Семьюнкой князь, что мечтает постричь княгиню Ольгу в монахини, а на вопрос о детях ответил, что их не бросит, а устроит как подобает.
«Вот и устраивает», – подумал Избигнев, взглянув в умные Ярославовы глаза цвета речного ила.
Он не мог знать, что в этот же самый миг и Осмомысл вспомнил тот разговор.
Утром князь имел долгую беседу с дочерью. Маленькая девочка, вся испуганная, нахохлившая, как воробышек, смотрела со страхом своими большими тёмными, будто перезрелые сливы, глазами на отца, говорившего твёрдым, не допускающим противоречий голосом:
– Такова, доченька, участь всех княжон. Подолгу живут они вдали от дома. Отдаю тебя не в землю незнаемую, не за море-окиян. Соседственна с нами земля угров, ведомы нам свычаи и обычаи этого народа. Сможешь и ко мне приезжать. Недалёк, чай, путь. Чрез Горбы перевалить – тут тебе уже и Галичина.
Молчала маленькая Евфросиния, поджимала и кусала тонкие уста, стараясь не расплакаться. Накануне мать, как обычно, строгая и холодная, убеждала её, что стать женою короля угров – великая честь для любой русской княжны.
– Не одна ты поедешь, – успокаивал её отец, – и мамка с тобой будет, и слуги верные. Много народу.
Поднялась Фрося со скамьи, отмолвила отцу не по-детски строго:
– Отче, я пойду за короля Иштвана.
…Княжну отправили к жениху после Святок, на исходе января, неожиданно холодного и ветреного для этих благодатных мест. Провожал богато убранный поезд весь город. Ярослав сопровождал возок дочери верхом на коне до Немецких ворот. Там они расстались, расцеловав друг друга на прощание.
– Я напишу тебе, как приеду, – пообещала Фрося.
В кожушке синего цвета, узорчатых рукавичках, в шапочке с парчовым верхом и опушкой меха соболя, в сафьяновых сапожках, она, казалось Ярославу, сразу, в одночасье стала намного взрослей.
«Воистину, невеста и есть», – подумалось князю, когда Фрося, гордо вскидывая вверх голову, прошла к своему возку и поднялась по крытым ковровой дорожкой ступенькам. Возок помчал вперёд, задымила дорожная печь, из трубы на крыше повалили густые белые клубы. А дальше перед глазами Ярослава был только снег, была метель, свистел в ушах отрывистый ветер.
Он круто поворотил коня и быстрым намётом помчался в Детинец[110]. Следом за князем поскакал отряд оружных гридней. Нижний город скрывался посреди белой дымки, лишь свинцовые купола собора Успения тускло поблескивали вдали.
…Ольга с сыном провожали княжну, стоя на забороле крепостной стены. Там и нашёл её запыхавшийся, весь обсыпанный снегом Ярослав. Окружали княгиню ближние боярыни. Среди них заметил Ярослав скуластую жену Чагра, рядом с которой… Да вот же она, Анастасия, в шапочке куньего меха, стреляет его немного насмешливыми лучистыми глазами, вся светится красотой! Но всего одно мгновение любовался Ярослав прелестью молодицы. Тотчас закрыли её своими спинами боярыни, стали наперебой хвалить его, говорить, что он «добре устроил дщерь свою».
Князь спустился по крутой винтовой лестнице во двор крепости и поспешил укрыться у себя в покоях. Не по сердцу было это непомерное славословие. Подумалось вдруг, что поспешил он, что надо было обождать, потерпеть с дочерью. Настя – да, да, он её любит, он восхищён, очарован её неземной красой! Но при чём тут Фрося?!
Метался Ярослав из угла в угол палаты, скрипели под ногами половицы, никак не мог он обрести покой.
Впереди ждали его события, во многом изменившие судьбу Галицкой земли.
Глава 11
Рослый черноволосый человек лет сорока пяти в долгой испачканной грязью и порванной в нескольких местах тунике[111] ромейского покроя, как только привели его к Ярославу стражи, довольно-таки самоуверенно уселся на лавку напротив князя и громким голосом, чудно мешая греческие и русские слова, объявил:
– Я Андроник Комнин, себастократор[112]! Я твой двоюродный брат, архонт[113]! Пришёл к тебе в надежде отыскать спасение! Базилевс Мануил преследует меня незаслуженным гневом! Двунадесять лет я провёл в темнице, и вот… – Он размашисто развёл своими сильными, жилистыми руками. – Мне удалось наконец бежать!
Что-то знакомое сквозило в чертах этого человека, Ярославу даже почудилось вдруг, что перед ним не кто иной, как Берладник, только почему-то потемневший лицом и волосами. Разве цвет глаз – чёрных, как южная ночь, немного успокоил недоумевающего галицкого князя.
Меж тем неизвестный широко, во весь рот, улыбнулся, обнажив ряд крепких белых зубов.
– Понимаю твою насторожённость, равно как и твоё недоверие, архонт. Покажу тебе этот предмет. – Он снял с шеи и положил перед Ярославом оберег с родовым знаком Рюриковичей – соколом-балабаном.
– Этот амулет моя мать, Ирина, сестра твоего покойного отца, когда-то давно повесила мне на шею. Он хранил меня от многих бед. Да, архонт. Верь мне. Мы – родственники.
Ярослав усмехнулся, хитро прищурился, неожиданно спросил:
– А ты не боишься, что я позову стражу, велю заковать тебя в цепи и выдам базилевсу Мануилу?! Или просто прикажу казнить! Мало ли какой оборванец выдаёт себя за царского родственника?!
– Нет, я не боюсь! Даже если бы я оказался самозванцем, ты не отдашь меня Мануилу! Тебе это невыгодно, архонт. Насколько мне
