Венецианские куртизанки - Мюриель Романа
Сейчас он, стиснув зубы, превозмог сердечную боль от мысли об утраченной любви. Луиза… Простит ли она его когда-нибудь? Даже если до нее сейчас тысячи лье, даже если она его забыла, ревность порождала желание впиться пальцами осману в глотку и задушить его. Это была та же самая ярость, приступ которой он испытал в тот проклятый день, увидев, как посол пожирает взглядом Луизу, неотразимую в своем золотом платье, со светящимся нимбом над головой. Подавив безумный инстинкт, он изобразил улыбку.
– Я бесконечно признателен вам за аудиенцию, мессир посол.
Осман подался вперед, прищурив глаза.
– Для меня это удовольствие, мессир граф, мне крайне любопытно повстречать человека, убившего своего короля.
Монтгомери напрягся.
– То была трагическая случайность. Я могу все объяснить и…
Осман махнул рукой.
– Разве вы пришли сюда оправдываться, мессир граф?
Монтгомери улыбнулся, ценя откровенность посла.
– Ваше превосходительство, как вам известно, на протяжении многих лет я был капитаном гвардии короля Франциска, благодаря чему до тонкостей проник в вопросы безопасности королевства и ее слабых мест. Я здесь для того, чтобы предложить вам свои услуги в обмен на протекцию.
Посол выбрал на подносе присыпанную сахарной пудрой розовую пастилу и медленно ее прожевал, прежде чем ответить:
– Это предложение заслуживает размышления.
Только сейчас до Габриэля дошло, что, когда эта беседа закончится, для него больше не будет возврата назад.
Екатерина Медичи
Кавалерийский отряд миновал старое дерево с извилистым стволом, посаженное еще при славном короле Франциске I. Всякий раз при мысли о свекре у Екатерины Медичи сжималось сердце. Как он ее любил! Более того, как он ею восхищался! От мужа она не видела ничего похожего. Она пришпорила коня и заняла место во главе отряда, рядом с сокольничим и с обер-егермейстером.
– Поскачем вместе, Франциск.
Молодой король подстегнул свою лошадь, и она чуть не встала на дыбы, вызвав у него приступ хохота.
– Какое вы еще дитя, сын мой, – молвила Екатерина со смесью радости и озабоченности.
Царствовать над Францией было не только великой честью, но и тяжким трудом. Она не сомневалась, что он окажется ее сыну по плечу, но раньше у нее теплилась надежда, что он уже успел возмужать.
– Знайте, Франциск, король должен внимать только голосу своего долга. Должным ли образом вы следуете ему со своей супругой? К вам обращается сейчас не только мать, но и королева, заботящаяся о королевстве и о вашем потомстве.
Франциск II дернулся в седле.
– Мадам, позвольте мне воздержаться от обсуждения этой темы с вами.
– Затрагиваете ли вы ее по крайней мере с вашим исповедником? Если у вас не будет наследника, то мало будет гарцевать с короной на голове, чтобы положить конец злословью. Я, которой пришлось ждать более десяти лет, прежде чем меня посетило счастье стать вашей матерью, – как же я благодарна за это нашему Создателю! – через сколько надежд и разочарований я прошла, сколько выпила снадобий, сколько вытерпела вторжений в свое тело…
– Довольно, матушка, не хочу больше ничего об этом знать.
Она поставила коня поперек тропинки, преградив путь сыну.
– И все же вам придется меня выслушать, Франциск. Меня чуть было не отвергли, чуть было не выгнали, как провинившуюся прислугу. Не была ли я ею, раз была повинна в том, что не давала наследника Короне? Нет, не была.
Франциск хотел было объехать мать, но та, лучшая всадница, чем он, не позволила.
– Велико же было мое облегчение, когда врач, осмелившись обследовать вашего отца, установил, что виноват он! Оказалось, что семя не достигало моего чрева из-за того, что его пенис имел изогнутую форму.
– Замолчите, вы вгоняете меня в краску!
Она схватила лошадь сына за поводья.
– Вы знаете, что я стремлюсь только к миру. Вот только мир невозможен, когда у народа нет видения будущего.
– Не станете же вы опять рассказывать мне о видениях этого вашего Нострадамуса!
– Не смей говорить со мной таким тоном, Франсуа! – прикрикнула она.
Молодой король отпрянул в седле.
– Даже не пытайся относиться ко мне с презрением, как твой отец, все равно не выйдет, к счастью. Свернем сюда. – Она пустила коня шагом и продолжила: – Я так говорю с вами, потому что вы мне дороже жизни. Ради вас я бросилась бы в огонь, если бы понадобилось.
– Вы пошли бы в огонь за Анри, вашего любимого сына, – хмуро бросил Франциск.
– Ревность – чувство, которого тебе следовало бы стыдиться. Это яд, который забирается в сердце и питает там семена ненависти. Я видела его в деле. Вы – король, а Анри нет, важно одно это.
Внезапно монарх разразился неудержимым кашлем.
Глядя на своего тщедушного сына, она вдруг испытала приступ несвойственной ей жалости. И снова она не смогла не подумать о потомстве, которое могла бы родить от Франциска I. Называя первенца в честь деда, она надеялась, что он унаследует его физические и умственные свойства. Но этого не случилось. Франциск II был слаб, жалок, диковат. Она придушила в себе монаршую злость, чтобы дать волю материнской любви.
– Хватит уклоняться от исполнения вашего долга, сир, пора согласиться на осмотр врача.
Франциск сжал зубы, глядя помутневшими глазами на ясени, в тени которых пролегала тропа. Екатерина знала, что даже слабое подобие запаха камфары, даже звук, отдаленно напоминающий позвякивание хирургических инструментов, вызывает у него непреодолимый ужас. Он так и остался ребенком, напуганным мучениями болезни, что то отпускала его, то с новой силой наносила удар. При этом время неслось галопом, пора было хватать его под уздцы. Екатерина никогда не забывала страшное предсказание Нострадамуса и молилась, чтобы ее сын успел дать королевству наследника, пока его не приберет смерть. Корона была обузой, цепью, одним из звеньев в которой являлась она сама, делавшая все, чтобы уцелеть. От этого зависело выживание династии Валуа.
Неподалеку раздался лай собачьей своры, разнюхавшей добычу, теперь можно было начинать охоту.
– Подумайте об этом, сын мой.
Франциск неохотно поднял на мать тревожный взгляд и покорно кивнул. В глубине души Екатерина знала, что он ничего не предпримет.
