Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт

Дэниел, боясь снова упустить Уилла, отдал малютку Луку. Она постанывала, лопотала, но не плакала.

– Есть у нее имя? – спросил Лук.

– Нет, – ответила Руфь.

– София, – донесся из темного угла голос Люси Нигби. – Ева называет ее София.

– Отдайте ее Жаклин, – сказала Руфь Луку.

К дыре в Ограде и синему «рено» они возвращались очень долго. Уилл постоянно падал – в почерневшем вереске ему мерещились обрывы – и бормотал, что вокруг них шастают твари – с глазами, огоньками, факелами. Лук нес младенца, очень неумело, и думал: что-что, а уж ребенок Жаклин сейчас совсем некстати. Туман вился и менял очертания, цеплялся за землю, как гигантское живое существо, упирался в нее кургузыми конечностями, ощупывал пальцами, струился, сгущался, растягивался, дышащая, липкая кожа. Уилл снова сел и сказал, что больше не может, задыхается. Лук заметил, что это водяные пары. Небо пытается задушить землю, ответил Уилл. Дэниел возразил: не задушило еще и вряд ли удастся.

То, что сунули в руки Луку, оказалось письмом некоему доктору Авраму Сниткину, с указанием его лондонского адреса. Марки не было, поэтому пришлось поискать (нашла Уинифред); наклеили и отправили. Англичане чужих писем не читают. Фредерика знала, кто такой Сниткин, но не знала, где он сейчас. Маркус же видел его в Образовальне, но не знал, кто это такой.

XXVI

Дэниел потом часто думал, не из-за него ли произошли последующие события. Спустя две ночи – на этот раз ночь была ясная – тот фермер, который видел Уилла на велосипеде, заметил над пустошью красное зарево. Слышащие – об этом было известно – иногда разжигали «всякие там костры», но их свечение казалось более тусклым, дыма от них было больше, то и дело вспыхивали снопы искр. Сообщил он об этом мимоходом, уже вернувшись домой и выпив чаю. Когда из Блесфорда приехала пожарная машина, весь Дан-Вейл-Холл был охвачен дымом и пламенем. Телефона там не было, на помощь никто не позвал. Кое-кто кое-где – в том числе Дэниел, Жаклин, Лук Люсгор-Павлинс и Фредерика – встревожились, сели в машины и поехали помогать.

Оказалось, что там разожгли очищающий «живой огонь». Его добывают трением дерева о дерево, искры зажигают пропитанную горючим тряпицу, прикрепленную к деревянной раме, и через эту раму прогоняют зараженный скот или, как в данном случае, грешников. Для чистоты обряда заниматься трением должны поочередно братья-близнецы. Так и вышло. Все эти сведения были получены от Бренды Пинчер, только она из всех Слышащих, когда огонь перекинулся на одежду, постройки и кусты, выбежала на дорогу, пытаясь остановить проезжающие машины. Помощники нашлись, и она неутомимо, даже отчаянно забегала в горящие хозяйственные постройки и выгоняла скот и птицу подальше от пожара. Та же Бренда Пинчер показала пожарным, где комната детей Нигби, и те успели поставить лестницу и вытащить их.

Все бегали, перепачканные сажей, сами на себя не похожие. Фредерика, хлопая барашка Тобиаса по крупу, гасила тлеющую шерсть и думала о пропасти между теми, кто был внутри – кто был частью огненного представления, – и теми, кто был снаружи и пришел, привлеченный, по крайней мере отчасти, вечной потребностью наблюдать за чужим несчастьем вблизи. Даже если при этом ты тоже пострадаешь от огня, думала она, это не то же самое. Ее легкие разрывались от одного только бега и таскания тяжестей. Во дворе она столкнулась с Луком, который сдерживал нечто, завернутое в опаленное одеяло. Это бесформенное нечто подпрыгивало и крутилось, вырвалось из рук и оказалось Джоном Оттокаром: его прекрасные волосы почти совсем сгорели, лицо было обожжено.

– С тебя хватит, – говорил Лук. – Иди, тебе нужен врач, выбирайся отсюда, с тебя хватит.

Джон Оттокар стоял с покорным видом и вроде бы слушал. Лук выпустил его и повернулся к Фредерике.

– Похоже, на чердаке кто-то остался, – сказал он, глядя на пустые окна, за которыми полыхало алое зарево и клубился иссиня-черный дым.

И тут Джон Оттокар бросился обратно в дом.

– Вот черт! – Лук побежал за ним.

Фредерика остановила его:

– Бесполезно. Он безумен.

Она задыхалась. Их покрытые сажей руки соприкоснулись, и они пошли за помощью. Нашелся пожарный, грузный и вооруженный всем необходимым.

Джон Оттокар выбежал из дома, он выл и тащил за ногу брата – в свете пламени серебрилась штанина – человека с таким же лицом, на диво спокойным, с такими же обгоревшими белокурыми волосами. Пожарный бросился к ним с одеялами.

Фредерика повернулась к Луку, он обнял ее.

Что-то в доме взорвалось, и все бросились наутек.

Погибли трое. Думали, что жертв окажется гораздо больше. Среди разбитого и оплавившегося стекла – зеркал, телевизора – нашли Джошуа Маковена, от которого остались обгоревшие кости. Распознали только по зубному мосту. Ева Вейннобел, похоже, умерла, сидя в кресле, уставившись на приближающуюся стену дыма и огня.

Сгорбившись под подоконником и обхватив голову руками, лежала Руфь. Золотистая коса обгорела, но осталась целой.

Близнецы Оттокары выжили, их положили вместе в ожоговое отделение больницы в Калверли. Они лежали лицом друг к другу, повязки и лоскуты пересаженной кожи выглядели жутковато симметрично.

Фредерика пришла их навестить. Они молчали. На губах были повязки.

Элвет Гусакс пришел в себя в «Седар маунт» и сразу встретился глазами с Пертом Спорли. Тот смотрел очень сердито, но с большим облегчением. Сильных ожогов не было, но легкие от дыма пострадали.

– Это я виноват, – сказал Спорли. – Я.

– Мы все виноваты, – прохрипел Гусакс.

– Некоторые больше, – ответил Перт Спорли.

На поворотах того, что осталось от лестницы, на площадке перед комнатой, в которой погибла Ева Вейннобел, были найдены затвердевшие кучки обгоревших книг.

Газеты писали о «неизбежной катастрофе», «жуткой судьбе», «самоубийственном религиозном культе». Один журналист высказал мнение, что случайностей не бывает, и привел слова Д. Г. Лоуренса о том, что каждый сам творит себе судьбу. Большинство культов уничтожают себя изнутри, писал этот газетный мудрец, погибают так же, как ульи, муравейники и курятники.

Дэниел Ортон, который знал, что такое гибельные случайности, пошел в церковь во Фрейгарте и помолился за человека, смерть которого была предопределена ему отцом, пытавшимся спасти его от всесожжения. Дэниел сидел внутри рукотворной громады, сложенной из камней, и размышлял о произошедшем при свете своего разума. Он судил, сурово и ясно. Потом судить перестал, ведь важнее была доброта, Уилл, важнее были заблудшие души, которые чудом спаслись от огня: Люси и Гидеон, Клеменси и каноник Холли, Оттокары и маленькая хлопотливая Бренда Пинчер, которая с самого начала