Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт

Одурманенные ложью искусства, Дэниел Ортон и Билл Поттер плакали и смахивали слезы.

По окончании спектакля начались обычные восторги и поздравления. Билл Поттер хотел рассказать Дэниелу о снизошедшем на него откровении – в конце концов, пережили они его вместе, – но Дэниел проталкивался сквозь толпу к дочери. Поэтому он решил поделиться с Фредерикой.

– Я только что все понял. Лучше поздно, чем никогда. Дело в том, что в поздних комедиях – в том, что там происходит, какое впечатление они производят, – нет цели подсунуть нам счастливый конец, хотя мы понимаем, что это трагедия. Речь об искусстве, о необходимости искусства. О человеческой потребности в том, чтобы тебе солгали при помощи искусства, – и ты получаешь счастливый конец именно потому, что знаешь, что в жизни такого не бывает. Старость позволяет оценить иронию счастливого конца – потому что ты в него не веришь… Ты слушаешь?

Фредерика рассеянно искала ученого. Тот надевал пальто, собираясь уходить.

Дэниел нашел Мэри. Он хотел сказать: «Где бы ты ни была, чем бы ни занималась, только не умирай». Он обнял ее. А она вертелась, живая девушка, в его объятиях:

– Я все делала как надо, я все запомнила, каждое слово – как будто они сами выговаривались…

Подошла Уинифред:

– Наша ненаглядная Мэри. А кто-нибудь видел Уилла?

– Он сидел рядом с тобой, – ответил Дэниел.

– Но он встал и ушел – сразу после сцены стрижки овец, – и я подумала, что он пошел в туалет, в этом здании он довольно далеко. Но он не вернулся.

– Может, пошел домой? – предположил Дэниел. Подумал и добавил: – Пойду поищу.

– Он просто куксится, – встряла Мэри.

С чего ему кукситься, она не сказала. Ей и не нужно было: она же была паинькой.

Дома Уилла не оказалось. Постепенно выяснилось, что он там побывал: исчезли его куртка и велосипед, а ящики в столе были вынуты и перевернуты, хотя никто не знал, что именно он оттуда взял, так как все уважали его личную жизнь, а он вечно устраивал у себя кавардак.

А вот велосипед наводил на тревожные мысли.

Возможно, Уилл просто решил покататься и в конце концов вернется. Были и другие гипотезы. И никто не знал, что делать. К тому же ноябрьская ночь была зябкая, густой туман окутал йоркширскую пустошь, а значит, на дорогах стало опаснее, по овечьим и пешеходным тропкам не поездишь, а поедешь – бог знает, что случится.

Несколько раз ездили на разведку в туман. Позвонили школьным друзьям, но никто ничего не знал. Прошла ночь. Утром полиция сообщила, что некий фермер видел одинокого велосипедиста, мчавшегося по краю Миммерс-Тарн в тумане, который на мгновение раздвинулся в свете фар, как занавес, и его заметили.

– Он ходил слушать, как играет этот Заг. Когда там была палатка. Ему нравилось, как он играет. А мне не понравилось, – сказал Лео.

Дэниел поехал с Фредерикой в Дан-Вейл-Холл: патлатые юноши на въезде сказали, что никого не видели. И пройти им нельзя.

Фредерика вспомнила, что нечаянно узнала, как Лук Люсгор-Павлинс проникает внутрь через Ограду – проверять своих улиток. Лук примчался во Фрейгарт на своем синем «рено». Вся семья была в тревоге и отчаянии. Мэри сидела в углу и плакала, чувствуя, что минута ее славы обернулась катастрофой, и, как часто бывает у братьев и сестер, винила в несчастье только себя. Билл названивал по телефону. Лео был бледен и дрожал. Лук смотрел на Фредерику, которая, не обращая на него внимания, разговаривала с сыном и вместо приветствия только коротко улыбнулась. Сына она не успокаивала. Она говорила, что сейчас надо действовать. Ее угловатое лицо было сосредоточенно, такого взрослого выражения Лук у нее никогда раньше не видел. Когда он и Дэниел уезжали в Дан-Вейл-Холл, она сидела, обняв мальчика. Оба смотрели в окно, настороженно и мрачно. Они были друг на друга очень похожи.

Когда Лук и Дэниел пролезли через Ограду, туман на пустоши был все еще густой. Они шли через вереск и поля к усадьбе и благодаря туману смогли подойти к задним воротам фермы незамеченными. Вокруг них вились густые серые клубы влажного воздуха. Бдительные невидимые гуси разгоготались. Дэниел на что-то указывал: к пристройке был прислонен велосипед.

– Что теперь? – спросил Лук.

– Вытащим его оттуда, – ответил Дэниел.

Они шагали, двое мужчин, темный и грузный и бойкий, огненно-рыжий, через двор в сторону кухни. Там толпились женщины, неспешно мыли и стряпали. Все они были одеты в одинаковые длинные бледные платья. В воздухе висел пар, густой, как туман на дворе. По всей кухне висели белые ткани, расшитые белыми изображениями солнц, лун и звезд, подсолнухов, дынь и винограда. Висели они и как стяги на длинных штангах с блоками, на которых раньше сушили белье. Ткани были разложены и на комодах и тумбах с ящиками, а сверху стояли свечи и светильники. Пахло мехом и перьями, собаками, овцами и курами.

Кто-то сказал, что посетителям тут не рады.

Дэниел сказал, что пришел за своим сыном.

Кто-то другой сказал, что сына его тут нет.

Дэниел сказал, что намерен его найти.

Лук стоял в дверях, настороженный и собранный.

Дэниел пробрался сквозь толпу женщин и оказался в прихожей. Дом был старый. Когда-то в нем обосновались пуритане и нонконформисты. За этим кухонным столом проповедовал сам Джон Уэсли. Дэниел остановился у подножия лестницы и бросил взгляд на мутное витражное окно, на котором, хотя он и не мог этого разглядеть, были изображены Христианин и Уповающий, пересекающие Иордан на пути к Небесному Граду, а трубы уже играли им на другом берегу[91].

На повороте лестницы возникла темная фигура. Это была Ева Вейннобел. Выглядит, подумал Дэниел, подбирая точное слово, как мумифицированная. Волосы, как всегда, блестели, подведенные глаза, красные губы. Затуманенный взгляд. Смотрела не на него.

– Вам здесь не место, – сказала она.

– Я пришел за сыном.

– Вы, быть может, его не найдете. Если он здесь, то, подобно Марии, а не Марфе, избрал лучшую долю.

– Чушь! – бросил Дэниел.

Он прошел мимо, вдохнув запах ее бальзамирующих духов.

– Это место не для вас, – сказала она.

– Это уж точно. Я уйду, вот только отыщу сына.

Он поднялся по лестнице и пошел по коридору, дергал за ручки дверей, заглядывал в спальни и захламленные шкафы. Наконец он открыл дверь длинной чердачной комнаты и потерялся в мельтешении света, похожего на рябь на