Лахайнский полдень - Алексей Анисимов
– Вы редкий человек, Кимитакэ-сан. Наши враги действуют именно так. Они находят тех, кто не хочет меча. Кто берет кисть вместо клинка. А потом всё идет как по нотам. Поэтому так важно, что вы понимаете это. А вы хотели бы забрать мечи себе? – спросил он внезапно. – Те, что, по сути, и так ваши. Священные реликвии семьи и нации!
Кимитакэ выпрямился, его глаза вспыхнули.
– Это мечта моей жизни! – сказал он, не скрывая возбуждения.
Больше Курояме ничего не было нужно. План сложился мгновенно, в деталях, без лишнего пафоса. Он знал теперь наверняка, что делать.
«Многие думают, что он просто писатель…» – с усмешкой вспомнил он слова Кимитакэ о Юкио Мисиме, когда садился в машину. Мало кому было известно, что в юности Курояма Синдзи состоял в «Отряде щита» и в студенческие годы, так же, как и Кимитакэ, восхищался Мисимой. Тогда это было естественно: тренировки в зале при военной академии, клятвы, культ императора. На лекциях он слушал про национальную честь, дисциплину, Японию, которую нужно вернуть. Он это впитывал, без вопросов и с верой.
Когда Мисима совершил сэппуку после провала бунта, Курояма был среди тех, кто находился в здании, окруженном войсками. Он не вошел в кабинет генерала, его просто не пустили, велев оставаться снаружи, и все, что он мог, – слушать шаги и крики за стеной и внезапно наступившую тишину. Позже он узнал, что Мисима вспорол себе живот, а обезглавить его с первого раза не смогли. Потребовалось три удара.
После провалившегося бунта «Отряд щита» распался. Имена участников долгое время не афишировались. Некоторые постарались стереть свою причастность, Курояма – нет. Он хранил вырезку из газеты и крошечный листок с клятвой, подписанный им в двадцать лет. Но то, что он не был рядом в самый решающий момент со своим кумиром, жгло всю жизнь. И не столько смерть Мисимы, сколько собственная непричастность к финалу. Он не отдал долг до конца, его даже не позвали в последний круг. С тех самых пор он не прощал слабости ни себе, ни другим. А тем, кто разрушал образ его Японии, прощения не было вовсе.
Курояма долго готовился отомстить Токиари. Ждал момента, искал трещину. И нашел. Точка давления оказалась простой: брат, обида, бытовой патриотизм. Кимитакэ даже не сопротивлялся. Слишком уж убедительной выглядела история инспектора Куроямы – готовая, удобная, понятная. Почти черно-белая.
Так Асахи обрел еще одного недоброжелателя. Младшего брата из рода Йокой, который поверил всему, что ему вложили в уши. Поверил, потому что хотел этого.
Токиари-сан умер, и Кимитакэ пришел в дом с яростью, даже не скрывая ее. Слова сыпались, как по написанному: обвинения, упреки, угрозы. Это было подготовлено и подогрето Куроямой, но… Асахи не возражал, не защищался, не спорил. Он просто отказался. От всего!
К этому Кимитакэ готов не был. Он сбился на мгновение и впервые увидел в человеке перед собой не мошенника, не хитреца, не врага, а кого-то совсем другого. Того, кто мог бы комфортно в своей ситуации промолчать, но всё же ответил.
– Я никогда не просил Учителя оставлять мне что-либо. И не претендую ни на какое наследство сейчас. Токиари-сан дал мне всё, что может дать настоящий заботливый отец, – произнес он, когда Кимитакэ, наконец, выговорился.
Тот словно споткнулся. Губы остались приоткрыты, но слова иссякли. Он отступил на шаг, будто хотел что-то сказать, и не нашел, за что зацепиться. Кулаки медленно разжались. В этом движении еще не содержалось ответа, но уже произошел сбой заложенной в него программы.
– Ваш брат, Кимитакэ-сан, любил вас, – спокойно продолжил Асахи. – И поручил мне заботиться о вас, когда его не станет. Именно поэтому в завещании он указал, что мечи должны достаться мне. Считая…
– Слышал я эту блажь! – не дал договорить ему Кимитакэ.
Однако казалось, что говорит он уже не с врагом. Еще и не с союзником, а, скорее, с кем-то, чье присутствие придется принять. Впервые его слова звучали без ярости. Эта перемена не ускользнула от Асахи.
– Брат был слишком мягок. А ведь получил все навыки воина…
Разговор прервался на мгновение. Кимитакэ вдруг снова вспыхнул, словно вспомнил, с какой целью пришел сюда, в этот дом. Он раздраженно заметил:
– На месте брата должен был быть я! Меня должен был воспитывать отец, а не Котэцу… Мне не досталось ни отца, ни его времени. Поэтому мечи теперь мои! Моя воля будет управлять ими! В тебе даже нет японской крови, чтобы ты справился с этим.
Асахи скрестил руки. Лицо оставалось спокойным, но пальцы на мгновение сжались чуть крепче.
– Поверьте, Кимитакэ-сан, – сказал Асахи, снова пытаясь достучаться до него, – я знаю, как очистить мечи от скверны. Токиари-сан всю жизнь искал обряд, а я сам прошел его. Благодаря этому и живу здесь, на Японских островах. – И, глядя Кимитакэ в глаза, твердо добавил: – Мечи должны уйти в благородное забвение. Иначе они завладеют разумом своего хозяина и вновь принесут страдания…
– Спасибо, – перебил Йокой-младший, – вы и так сделали уже достаточно, помогая моему брату все эти годы. – Он на секунду остановился. – В качестве благодарности можете остаться в доме.
Асахи вежливо поклонился Кимитакэ.
– Пока не решите, что делать дальше, – поспешил добавить тот.
Даже с таким условием это был прорыв. Асахи это понимал. На следующий день он подписал документы, привезенные семейным адвокатом, и окончательно решил безоговорочно отказаться от любой части наследства. Такой шаг развеял последние подозрения Кимитакэ. Теперь он, по крайней мере, не видел в Асахи ни врага, ни самозванца. Скорее, того, кто просто был рядом с братом в его последние годы: помощника, свидетеля, может быть, ученика. Не больше, но и не меньше.
Сам Кимитакэ оказался не таким уж грубым, каким виделся сначала. Напротив, сдержанным и вежливым. Держался без излишней мягкости, но ровно. В этом проявлялось светское воспитание, которое он получил в отличие от старшего брата.
Благосклонность Кимитакэ была очень кстати. Асахи так и не решил, куда податься и что делать дальше, и попросил отсрочку до осени – до завершения сбора риса. Впереди оставалось несколько месяцев на размышления.
Мечи по-прежнему оставались в доме. Кимитакэ посчитал, что им самое место рядом с камиданой, где уже стояла памятная табличка с именем старшего брата. Для Асахи это значило, что обряд, о котором мечтал Токиари, так и не свершится.
Мысль была тяжелой, но он отложил ее. Сейчас важнее было, что младший брат больше не гнал его прочь. Он понимал также, что вряд ли сможет защитить и самого
