Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий
За Петрозаводском характер местности резко меняется: круче лесные склоны, из-под зеленого мха выглядывают гранитные скалы, целые россыпи серых валунов виднеются на земле среди мха. Потом лес и скалы вдруг расступятся, и засинеет озеро, за ним второе. А дальше опять скалы и лес, лес — до самого горизонта.
Вчера была последняя ночь. Теперь мы уже в полосе непрерывного северного дня. Сейчас одиннадцать часов вечера, а в окно вагона все еще светит низкое ночное солнце. Оно как будто остановилось на небе, задумалось, глядя на землю, и не хочет уходить.
Ночное солнце, скалы, чахлое криволесье и синие задумчивые озера — это уже настоящий Север. Скоро покажется и Кандалакшская губа Белого моря.
Спрятавшись на минуту за верхушки леса, солнце вновь всплывает. Наступает утро. По вагону со свернутыми флажками идет кондуктор.
— Кому до Кандалакши, приготовьтесь! — говорит он.
Вот и конец нашего пути.
На острова
В первый же день по приезде в Кандалакшу мы отправились на заповедные острова.
Не без труда и с величайшими предосторожностями втащили мы в моторный бот инкубатор — прибор для искусственного выведения птенцов.
Это большой и очень тяжелый шкаф. Внутри него множество трубок для горячей воды, которая заменяет яйцам тепло наседки. Николай хотел применить инкубатор для искусственного выведения гагачат.
Наконец мы тронулись.
Кандалакша осталась позади.
Мерно постукивал мотор. Нос бота разрезал на две крутые зеленоватые волны спокойную гладь залива.
— Вот мы и на море. А казалось, не выберемся из Москвы, — сказал Николай.
А мне даже как-то странно было слышать эти слова: «на море». С морем у меня с детства связалось представление о безбрежном водном просторе, а тут всюду виднелась земля. Налево от нас возвышался гористый, покрытый лесом берег, а справа и далеко впереди — острова. Мы проплывали мимо одного, другого… Вдали острова сливались с противоположным берегом. И, глядя на них, невольно казалось, что мы плывем по озеру или по широкой реке. Но от этого морской залив не терял своей прелести — наоборот, для меня он был еще прекраснее. В нем я чувствовал что-то привычное, свое, что-то от наших родных мест.
Как чудесно! Вокруг сверкающая гладь залива, зеленые, лесистые берега, а над головой безоблачное небо. Солнце слепило глаза. Было жарко. Так и тянуло сбросить одежду и окунуться в эту прозрачную зеленоватую воду. А я-то представлял себе Север вечно хмурым, ненастным…
Я опустил руку за борт и невольно вздрогнул: пальцы обожгли ледяные брызги: «He-ет, пожалуй, в такой воде не искупаешься!»
— А вот и туда! — сказал Николай, показывая на груду серых камней, торчащих из воды.
Наш бот подошел к ближайшей луде. С нее слетели несколько больших белых чаек и с криком стали кружиться над головой. Вон и еще какие-то долгоносые птицы с писком летят нам навстречу.
— Кулики-сороки! — показал Николай. — Их на каждой луде пропасть! Гнезда у них тут.
Кулики-сороки! Вот ведь где встретились старые приятели! Сколько раз я гонялся за ними с ружьем по окским песчаным отмелям…
Прошло около часа. Мы проплыли несколько островков. Вдруг впереди, на самом берегу большого зеленого острова, показался белый домик.
— Вон, вон наш дом виднеется! — радостно воскликнула Наташа.
Бот подчалил к каменному берегу, почти к самому дому. Мы прибыли во время прилива, и это не случайно. Местные жители привыкли пользоваться подъемом и спадом воды. Каждые шесть часов вода в море поднимается — приливает, и каждые шесть часов опускается — отливает. Если бы мы приплыли во время отлива, наш бот остановился бы метров за двадцать до дома, и было бы трудно перетащить по грязи тяжелую поклажу.
На берегу нас поджидало все население острова: два научных сотрудника заповедника — Ирина и Рая, и старший наблюдатель — Иван Галактионович, о котором я уже много наслышался от Николая во время нашего пути.
Общими силами мы перетащили из бота на берег привезенную поклажу. Инкубатор понесли в специально выстроенный для этого домик.
Мы наскоро разместились и принялись разбирать вещи. Наконец все было разобрано, расставлено по местам. Я облегченно вздохнул. Кажется, можно пойти посмотреть остров. Но не тут-то было. Николаю не терпелось сейчас же попробовать инкубатор в действии — хорошо ли он нагревается и сохраняет тепло.
Испытание могло занят не менее двух часов. По правде сказать, оно меня мало интересовало, но было как-то неудобно отставать от своих, и я скрепя сердце пошел вместе со всеми в инкубаторий.
На пороге меня остановила Наташа.
— А я хотела показать вам остров, — сказала она и, не дожидаясь моего согласия, крикнула: — Коля, мы пройдемся с Георгием Алексеевичем по острову! А когда наш научный самовар закипит, вы нас чай пить зовите.
Я с облегчением вздохнул и от души поблагодарил Наташу за избавление.
Мы пошли по берегу, усеянному большими и мелкими камнями, вышли на длинную песчаную отмель. Еще издали оттуда неслись протяжные крики, похожие на стоны: «Ой, — о-ой, о ой!» Это кричали морские чайки. Уже начался отлив, и они хлопотали у самой воды, на обнажившемся дне: добывали себе пищу.
От берега мы свернули вглубь острова и сразу попали в густой еловый лес. Кругом возвышались старые, обросшие бородами лишайника ели. Ноги тонули в толстом, пушистом слое мха. Пахло смолой, моховым болотом, багульником. Ну совсем как в нашем лесу, где-нибудь на Клязьме, под Владимиром. И не верилось, что мы за тысячи километров, и далеком Заполярье.
Мы пошли дальше. Неожиданно деревья поредели, расступились, и перед нами засверкала вода.
— Что же это? Опять вышли к морю? — удивился я.
— Вот так море!
Но я уже сам видел: мы стояли на берегу тихого лесного озера. Откуда оно здесь? Ведь мы на острове, среди моря. И весь островок-то двух-трех километров в длину и в ширину. Я подошел и попробовал воду: совсем пресная, настоящая ключевая вода.
— Потому-то здесь лабораторию и построили, — сказала Наташа. — Вода рядом, и пресная и соленая, выбирая любую.
За гагачьими яйцами
Проба инкубатора удалась на славу: он отлично прогревался и держал ровную температуру. На радостях мы все уселись закусывать, потому что
