Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий

Вошла женщина, неся на руках толстого, крупного бобра. Он сидел совершенно спокойно и ничуть не смутился присутствием посторонних людей. Зверек был, по-видимому, ручной.

— Что с ним такое? — спросил доктор.

— Где-то о проволоку или о гвоздь хвост оцарапал.

— Сажайте сюда, — указал Виталий Александрович.

Пациента водрузили на стол и начали осматривать хвост.

К такой процедуре бобр отнесся тоже весьма спокойно. Ранка оказалась незначительной, и ее тут же продезинфицировали.

— Можете домой отправляться, — сказал доктор.

— Ну, толстяк, иди сюда, — шутливо позвала женщина, с трудом поднимая мешковатого, толстого зверя. — Ух, ты, какой тяжелющий! Все руки оттянет, пока донесешь.

И нянюшка с пациентом ушла.

— Это все пустяки, — сказал Виталии Александрович. — А вот иной раз так погрызутся, такие раны понаделают, просто жуть! Тут уж настоящую операцию делать приходится и швы накладывать.

— Что же, вы усыпляете их?

— Конечно, под общим наркозом делаем, по всем правилам. Вот и маски для хлороформа, — указал он на стеклянный шкаф, где лежали различные хирургические инструменты.

— И часто приходится оперировать?

— Да когда как. Один раз, помню, каждый день приходилось, да еще по нескольку раз.

— Откуда же столько больных набралось?

— А это очень занятный случаи вышел. У нас в загоне содержались вместе пятнадцать ручных бобров. Как-то в начале сентября утром приходит сотрудник к ним в вольеру и видит — у одного бобра хвост очень сильно поранен. Принесли в лечебницу, осмотрели — хвост, видимо, погрызен. Пришлось зашивать. А на следующее утро уже двух из той же вольеры несут, и тоже с изгрызенными хвостами. Что за чудеса! Никогда эти бобры между собой не дрались, жили мирно, и вдруг!.. Глазам не верим. Но раны явно от зубов, и раны огромные. Стали следить за этими бобрами. Сидят смирно, спят все вместе, кучей, никто никого не трогает, а как утро — так снова раненый. Кто же их портит? Уж не снаружи ли какой враг пробирается? Устроили суточное дежурство, назначили премию тому, кто обнаружит или поймает таинственного врага.

Один из служителей решил поставить в воде вокруг этой вольеры ловушки. И что же вы думаете? Наутро в одной из них оказался крупный дикий бобр. Он-то нашим бобрам хвосты и пообгрызал. Потом уж мы разобрались, как дело было. В бобровой купальне пол решетчатый. Бобры рассядутся в воде у берега, хвосты вниз через щели свесят, а между дном купальни и дном реки свободное пространство; вот туда-то и заплывал этот разбойник. Заплывет, да и рванет зубами за хвост. А вы видали, какие у взрослого бобра зубищи? Он ими дерево, как ножом, режет.

— Но, зачем же ему понадобилось хвосты у бобров грызть да еще за этим под купальню забираться?

— Ну, уж об этом вы у него самого спросите, — засмеялся Виталий Александрович. — Кстати, его как поймали в ловушку, так и оставили на ферме. Отличный зверь оказался, красавец, черный, как головешка.

— И ни с кем из бобров не дрался на ферме?

— Ни с кем решительно, — ответил Виталий Александрович.

Мы посидели еще немного, но «пациентов» больше не приносили.

В это время снаружи за дверью что-то громко застучало, загремело…

— Значит, уже четыре часа, — сказал Виталий Александрович, — время кормежки. Пойдите взгляните, как их кормить будут.

Я поспешил наружу.

Вдоль вольер по рельсам катилась тележка. Сзади ее подталкивал служащий. В тележке находился корм для бобров. Подойдя поближе, я увидел, что бобрам привезли нарезанную морковь и свеклу. Все это было перемешано с отрубями и мукой. Этот корм служащий заповедника развозил от одной вольеры к другой.

Но что в это время творилось в самих вольерах! Все бобры, очевидно, уже давно привыкли к определенному времени кормежки. Стук тележки был условным сигналом, возвещавшим, что «кушанье сейчас будет подано».

И вот все бобры повыскочили из своих домиков, из водоемов и, стоя на задних лапах, заглядывали через решетку. Звери с большим нетерпением поджидали, когда им дадут закусить. Некоторые из бобров от нетерпения хватали в лапы свои кормушки и громко ими стучали.

Я узнал, что каждый бобр в день получает по два килограмма комбинированных кормов, а кроме того, осиновых или ольховых палок.

Слушая рассказ служителя о бобровом меню, я невольно улыбнулся: «Хорош обед из осиновых палок!» Но бобры, видимо, придерживались иного мнения. Усевшись у самой воды, они с аппетитом уплетали свежую осиновую кору, ловко обгрызая ее своими мощными острыми резцами.

В ЗАПОЛЯРЬЕ

К Белому морю

И вот я в вагоне дальнего поезда Москва-Мурманск. Еду в эту чудесную страну.

Поезд идет лугами. Оттуда тянет холодком, запахом свежей травы. Далеко у речки краснеет огонек костра. Наверно, ребята в ночном пли на рыбалке. Невольно вспоминается, как сам еще мальчишкой ночевал у костра, поглядывал на побелевший восток, слушал звонкий бой перепелов, надрывный скрип коростеля в ближайшем болотце, а потом, на заре, лазил по высокой мокрой траве осматривать расставленные на ночь живцовые удочки. Давно это было. Сколько с тех пор утекло воды: ученье в школе, Москва, университет, потом литературная работа, и через все это, как самое дорогое воспоминание, — мальчишеские ночевки у костра, холодок утренних зорь, перепелиный крик в лугах… Да, много лет прошло с тех пор, как я в речке у старой мельницы поймал на удочку первого голавля и на всю жизнь сделался рыбаком, охотником, путешественником по родной стране…

А теперь я еду в заповедник, буду жить на острове среди моря, изучать повадки диких птиц, писать о Севере. Теперь на все лето покончено с городской жизнью. Вместо трамвая — просмоленный морской бот, вместо душной комнаты — парусиновый холодок палатки, а вместо электрической лампочки — яркий, не гаснущий летом свет полуночного солнца.

Мои спутники — Николай и его жена Наташа — строят самые веселые планы на будущее. На Севере они уже не в первый раз. Коля — один из организаторов заповедника. Теперь ему предстоит изучать жизнь ценнейшей морской птицы — гаги[5]. Для охраны и разведения этой птицы, собственно, и организован в Кандалакшской губе Белого моря специальный заповедник. А Наташа займется изучением различных моллюсков.

Мы уже проехали Ленинград. За