Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий
— Попалась, теперь не уйдешь!
Иван Галактионович прижимает к груди пойманную гагу.
— Вот она! — торжествует он.
Лицо его изодрано, в крови, но сияет гордостью. Это первая наша добыча.
Подошел Николай, погладил пойманную птицу:
— Всю зиму вас, утюшки, не видал, соскучился!
Мы окольцевали гагу — надели ей на лапку, как браслет, легкое алюминиевое колечко с номером.
Иван Галактионович уже собрался отпустить пленницу на свободу, но я попросил подождать. Мне хотелось в память этой необыкновенной охоты сфотографировать Ивана Галактионовича с его добычей. Вот замечательный момент: Иван Галактионович немножко наклонился и смотрит на гагу, а та — на него, как будто разговаривают.
— Уть-уть-уть-уть… — нежно зовет Иван Галактионович, еще ниже склонясь к гаге.
А она, совсем как ручная, тоже поднимает голову и тянется к нему. Навожу аппарат.
— Ай-ай-ай!
Гага хватает клювом за нос своего ловца.
Иван Галактионович вопит, трясет головой; гага машет крыльями. Я щелкнул затвором и запечатлел эту замечательную сцепку.
Мы кое-как освободили из цепкого утиного клюва нос незадачливого охотника и посадили гагу на землю. Она огляделась, потом приподнялась на лапы и тяжело побежала, хлопая крыльями. Только отбежав на другой конец поляны, птица с шумом взлетела и понеслась туда, где между редкими стволами синел морской залив.
Я заглянул под ель. На земле, среди травы и мха, виднелось гнездо с пятью крупными зеленовато-серыми яйцами. Оно все было сделано из мягчайшего пуха. Я взял его пальцами. Вот этот замечательный пух — самый легкий, самый теплый на свете! Недаром он так высоко ценится, и не случайно одежда полярных исследователей, летчиков, мореплавателей — всех, кому приходится бороться с северной стужей, делается на гагачьем пуху.
Гагачий пух — изумительное произведение природы. Он окутывает тело птицы, не давая ей замерзнуть в мороз. Ведь гаги не улетают зимовать на юг, а только откочевывают в незамерзающие части моря, чтобы весной вновь вернуться на прежние места гнездовий. И тут инстинкт материнства заставляет птицу выщипывать клювом пух из собственной груди и выстилать им гнездо. Прежде чем покинуть его, чтобы покормиться на море, гага бережно укрывает свои яйца пухом. Теперь она может свободно оставить их даже на несколько часов — драгоценный пух сохранит яйцам тепло. Кроме того, пух еще и скроет их от глаз врага: на пестром фоне земли светлые яйца были бы очень заметны. В лесу их сразу бы нашли и расклевали главные враги гаг — вороны, а если гагачье гнездо свито на открытом берегу, яйцами полакомились бы чайки. Но укрытые бурым пухом яйца пернатым грабителям трудно разглядеть.
Люди раньше не только собирали гагачий пух в гнездах, но нередко убивали и самих гаг, чтобы ощипать их. И вот что любопытно: пух, выщипанный самой гагой для гнезда, и пух, ощипанный людьми с убитой птицы, отличаются по своим качествам: «живой» пух лучше, теплее «мертвого». Меня радует этот факт — торжество жизни над смертью. Да как, же и может быть иначе: ведь гагачий пух предназначен самой природой для поддержания новой, нарождающейся жизни.
Мы выстлали отделения одного из ящиков гагачьим пухом и положили туда взятые нами яйца. Оставшийся в гнезде пух Николай тоже забрал.
— А зачем вы берете весь пух? — спросил я. — Ведь гага будет класть в это гнездо вторую кладку.
— Нет. Если мы у нее взяли яйца, она это гнездо бросит и сделает себе новое. Только в том пуха будет уже значительно меньше. По этому признаку можно отличить гнездо первой кладки от повторной.
— А хватит во втором гнезде пуха, чтобы согреть яйца?
— Конечно, хватит.
Покончив с гнездом, мы отправились дальше. Только отошли шагов пять, гляжу — в кустах сидит вторая гага. Стал подкрадываться к пей, хотел один поймать. Вдруг у самых ног как затрещит, захлопает… Третья взлетела. Я чуть на нее не наступил. Вот ведь как затаилась! А за кустами снова шум — еще одну поймали.
Где-то в лесу кричит Наташа — просит дать ей щипцы, чтобы окольцевать птицу. Они с Ириной тоже поймали гагу.
Теперь я и сам увидел, что мы скоро наполним яйцами все наши ящики. При желании можно было бы набрать яиц и во много раз больше — ведь мы только с самого края обшарили прибрежную часть леса. Гаг было так много, что отыскивание их гнезд потеряло для меня интерес.
Но мне было любопытно узнать, далеко ли от берега моря гаги устраивают свои гнезда.
Я направился по лесу в глубь острова и больше не ловил гаг и не собирал их яйца, а только отмечал сидящих на гнездах птиц. Последнее гнездо нашел примерно метрах в трехстах от берега; дальше гнезд не попадалось.
Вдруг из-под ног у меня с шумом взлетела большая птица. Блеснув на солнце иссиня-черным пером, она скрылась в кустах. Это петух, тетерев. Эх, ружье бы!.. Впрочем, здесь, в заповеднике, стрелять нельзя.
Кто-то, потрескивая валежником, шел мне навстречу. Я приостановился.
Из-за кустов показалась бурая спина коровы. Она, верно, паслась в лесу. Ветви раздвинулись; корова пробиралась сквозь кусты на полянку.
Но откуда, же она здесь взялась? Ведь на этом острове никто не живет. Я замер.
Корова высунула из зеленых ветвей свою горбоносую, длинную, как у лошади, морду с большими ушами. Да ведь это лосиха! Возле нее из кустов выглядывал такой же лопоухий рыжий лосенок.
Я не шевелился, но лосиха уже заметила меня. Она вскинула голову, насторожилась. Секунда — и огромный зверь, сделав скачок, скрылся в кустах. Лосенок тоже исчез. По лесу слышался удаляющийся треск сучьев.
Все стихло. Я поспешил обратно к своим, чтобы рассказать о встрече.
Пленница
Мы возвращались домой с большим запасом яиц и рюкзаками, набитыми ценнейшим гагачьим пухом. Кроме того, на дне бота в корзине ехала паша пленница — живая дикая гага. Коля взял с собой одну из пойманных птиц, чтобы дома понаблюдать за нею.
— Знаете, Коля, — сказал я, — вот смотрю нa гагу и поверить не могу, что мы эту дикую птицу прямо руками поймали.
— Вам бы на Семь островов[6] поехать, — заметил Коля. — Вы на птичьих базарах никогда не бывали?
— Нет, не бывал.
— Эх-х вы, путешественник! — улыбнулась Наташа. — Знаете, я там кайр прямо на удочку ловила.
