Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

Во-вторых, обзор феакийских даров, эту философскую рекапитуляцию я делаю главным образом для себя, чтобы встать на феакийскую волну, удержаться на ней и поймать ветер в собственный ормологический парус. А вам, может статься, нет надобности наблюдать за моими неуклюжими упражнениями. И если они вам наскучат, то переходите к следующим частям книги (пятой и шестой), в которых я собираюсь подвести итог всему рассмотренному и предложить онтологическую и феноменологическую методику интеллектуального путешествия.

Глава десятая

Навсифой

§ 110

…божественный вождь Навсифой поселил феакиян

В Схерии, тучной земле, далеко от людей промышленных.

Там он их город стенами обвел, им построил жилища,

Храмы богам их воздвиг, разделил их поля на участки,

Но уж давно уведен был судьбой он в обитель Аида1.

Навсифой – сын Посейдона и, скорее, легендарный отец-основатель, чем реальный феак. Тем более почтим его и в его лице отдадим дань легендарным и древним.

На слове «дань» я настаиваю, ибо, с одной стороны, эти древние и легендарные почти ничего не дают нам в пяти сферах ормологии, но, с другой стороны, как только мы с почтением начинаем вспоминать о них, допускаем их далекие и наивные голоса в наши продвинутые и изощренные симфонии, сразу возникает ощущение, что они, на самом-то деле, не такие уж наивные и в некотором смысле могут оказаться намного ближе нам, чем мы привыкли их себе преподносить. Вот несколько примеров.

Древние египтяне. Из глубины тысячелетий они словно предостерегают нас против грядущего ноократизма. Они говорят, что: (1) у человека не одна, а несколько «душ», четыре по меньшей мере – Ка, Ба, Шуит и Рен; первые две вообще не переводимы на современный язык, а две последние можно условно перевести как «Тень» и «Имя»; (2) грань между «внутренней» и «внешней» духовностью очень сложно провести; (3) духовными сущностями обладают не только боги и люди: Ка, например, есть у реки, Ка и Ба есть у деревянной модели каравая; (4) «души» одного человека могут сливаться друг с другом; (5) они могут быть божественны вплоть до полного соединения с богом; (6) они неразрывно связаны с телом (без тела Ка не может принимать жертвоприношений, не слышит молитв, не видит ритуалов), сами представляются довольно-таки телесно: тело – Сах – так же духовно, как Ка и Ба, однако последние наделены, пожалуй, большей самобытностью; (7) они – не наша индивидуальность и уж никак не наша личность, скорее, мы можем считать их своей духовной движимой собственностью, которой в любой момент можно по неосторожности лишиться.

«Я» человека пребывает как бы в остатке после перечисления его духовных достояний2. В свое время я дерзнул сделать предположение, что «Ка – это росток представлений о «сверхсознании», Ба – диалогирующее сознание, а все эти Ужасы, Уважения и прочие эмоциональные сущности, вселяющиеся в человека, – что они, как не плоды подсознания?»3. Теперь я уже не уверен в правильности своего предположения. Но уверенно спрошу вас: что это – наивные мистификации или продуктивные интуиции, ведущие нас к Фрейду и в каком-то отношении дальше и глубже Фрейда?

Похожую духовную многополярность мы встречаем у Гомера. Но здесь, как мне кажется, речь идет не о «духовной движимости», а о духовных составляющих человека: по крайней мере, ни дух, ни душу человек не наследует ни от богов, ни от родителей. Высшие духовные составляющие – такие, как «дух» (тюмос), «душа» (френес)4, – представлены не вне, а внутри человеческого существа: пребывание духа, души вне тела знаменует собой либо смерть, либо пограничное с ней состояние – сон, потерю сознания. Уже появились такие слова, как «ноос», «софросюнэ», «фронэсис», их вполне можно перевести как «разум». Но психологически Гомер намного ближе опять-таки к Фрейду, чем к своим древнегреческим ноократическим потомкам. Во всяком случае, сам процесс мышления чаще соотносится у него с духом-тюмос и душой-френес, чем с разумом-ноос5.

Из всех духовных составляющих именно «дух» главенствует: он и чаще других упоминается у Гомера, и все смертоносное поэт называет «губительным для духа», и прежде всего «тюмос» управляет чувствами, мыслями и поступками героев.

Когда, словно Афродита из эротической пены морской, из своей «воды» как первоосновы всего сущего на сцену человеческого познания выходит Фалес и вместе с ним выглядывает первый лучик рождающейся за горизонтом философии, во всех уголках нашей ормологической мандалы уже начинают звучать предрассветные интуиции. Так иногда слышишь в симфониях: на фоне мистического ритма ударных, сквозь вздохи фаготов и флейт, сквозь нервное вздрагивание скрипок где-то в глубине оркестра, не ясно, какими инструментами произнесенные, уже начинают рождаться звуки, неизбежно стремящиеся друг к другу и предвещающие главную тему:

Душа есть и у неодушевленного, она имеется во всех важнейших и величайших частях космоса6 (Фалес).

Возникновение объясняется не качественным превращением первоэлемента, но выделением противоположностей вследствие вечного движения7 (Анаксимандр).

«На входящих в те же самые реки притекают в один раз одни, в другой раз другие воды»… «С сердцем бороться тяжело, ибо чего оно хочет, то покупает ценой души [=жизни]»… Огонь – «нужда и избыток». Нужда – это диакосмеза, избыток – экпироза8. (Гераклит).

Сократа нам обычно преподносят как рационалиста и ноократа. Но попробуем симфонически вслушаться в его жизнь, попробуем сами «исполнить» Сократа, освобождаясь от «мнений» других его исполнителей: создателя собственной философской симфонии Платона, историка и социально-политического домостройщика Ксенофонта, комедиографа Аристофана.

Мыслитель, девизом всей своей жизни провозгласивший дельфийский призыв: «Познай себя»; говоривший, что он не навязывает своим собеседникам готовые мнения, а, следуя примеру матери, акушерки Фенареты, помогает им «родить образы»; философию понимавший не как мудрость саму по себе, а как любовь к мудрости, стремление к ней – такой человек, как мне слышится, не только был одним из первых антропологов, он не мог не быть и первым ормологом, пусть не осознанным для самого себя. Платон затем рационализировал своего учителя, но некоторые его мысли Платону не удалось ноократиче-ски исказить. Вспомним речь Сократа в платоновском «Пире». Эрот – некрасив и беден. Он рожден от Пороса-богатства и Пении-бедности. «…Он всегда беден и, вопреки распространенному мнению, совсем не красив и не нежен, а груб, неопрятен, не обут и бездомен… Но с другой стороны, он по-отцовски тянется к прекрасному и совершенному…»9. Он стремится к тому, чего у него нет, он воплощенный недостаток, который тянется к