Интимная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно
«Надо бы не забыть сказать Джиневре, чтобы искала профессора Палевского только в случае крайней необходимости и ни в коем случае не записывалась на его курс, – подумала она. – Будем надеяться, экзамен у “шамана” не входит в число обязательных».
3
Ада снова начала посещать психоаналитика. Плакала она так же много, как раньше, но теперь выходила с чувством, что эти слезы во благо. Доктор не позволял ей слишком уж распространяться о дяде Тане, все время настойчиво возвращая к погибшей под бомбами матери. Возможно ли, чтобы такая потеря в столь нежном возрасте не причиняла ей боли? Конечно, она была тогда еще совсем крошкой, но что-то же должна была почувствовать! За два года между матерью и дочерью развивается достаточно сильная привязанность – почему она не может об этом вспомнить? Или не хочет?
Ей частенько названивали Дария или кто-нибудь из подруг: приглашали сходить с ними в кино, в театр, на выставку, на интересную конференцию, за покупками в какой-нибудь из центральных бутиков или просто посидеть на лавочке в парке Монтаньола. Кристина, державшая неплохой книжный магазин на Страда Маджоре, не сказав ей, пригласила на ужин своего шурина, инженера из Пьяченцы, – Ада не поняла точно, холостяка или разведенного, но совершенно точно свободного. Правда, увидев при встрече выражение ее лица, инженер не позволил себе не только каких-либо авансов, но даже старомодных ухаживаний.
– Слушай, может, Клаудио и не твой тип, – отчитывала Аду подруга на следующий день. – Но нельзя же вечно жить только воспоминаниями о Джулиано! Ты должна убедить себя, что с ним покончено, и начать оглядываться по сторонам. Тебе скоро сорок, пора прекращать бездарно тратить время.
Но Ада не имела никакого желания оглядываться. Острой боли, как в первые несколько дней после разрыва, она больше не испытывала, но появилась неприятная заторможенность, словно после анестезии: состояние сонного угря, пришло ей в голову, еще живого, но уже распластавшегося на ледяном мраморном прилавке рыбной лавки в ожидании, пока его нарежут на куски. Аду не заставило встряхнуться даже сообщение секретаря, что должность внештатного профессора, за которую она так долго и упорно боролась, отошла кому-то другому – обладателю более высоких званий и большего количества публикаций или, как возмущалась Дария, более могущественных «святых покровителей».
Тем же вечером, возвращаясь домой, Ада встретила под портиком на виа Индипенденца Джулиано. Выглядел он плохо: желтизна под глазами, где постепенно проходили синяки, наброшенное на плечи широкое пальто, чтобы не тревожить висящую на перевязи руку.
«Не стоило ему выходить на улицу одному в таком состоянии, – подумала Ада. – Если споткнется и потеряет равновесие, даже ухватиться ни за что не сможет. Почему эта женщина не с ним? У нее что, совсем мозгов нет?»
Джулиано тоже был удивлен встрече.
– Думал, ты еще в Доноре. Слышал о твоем дяде, мне очень жаль, – сочувственно произнес он. – Пойдем присядем в кафе, расскажешь.
Они заказали два чая. Аде пришлось положить и размешать сахар в его чашке.
– К счастью, через пару дней этот проклятый гипс снимут, – фыркнул Джулиано.
Говоря о дяде, она тщетно пыталась сдерживать слезы. Он, казалось, был искренне расстроен, а узнав о наследстве, несколько удивился.
– Думал, он оставит тебе все, а не пополам с Лауреттой. Она редкостная зараза, будет спорить до хрипоты, когда настанет пора делиться.
– Пусть забирает все, что захочет, мне плевать.
– Так нечестно. Скажи мне, когда придет время, я твою кузину приструню.
О конкурсе Ада не упомянула – не хотела очередной порции сочувственных комментариев, – зато рассказала, как разозлилась Лауретта, узнав тайну Клары Евгении. Она думала повеселить этим Джулиано, но тот лишь натужно улыбнулся, ограничившись сухим: «Бедняжка». Ада не поняла, имел ли он в виду кузину или легендарную прародительницу, но не успела спросить, как он уже сменил тему:
– Ты, значит, вернулась на виа дель Ольмо? Молодец. Живи сколько хочешь, не торопись съезжать. А то, глядишь, прикупишь что-нибудь побольше – ты теперь можешь себе это позволить.
– Дария сказала то же самое.
– Если интересно, могу порасспросить коллег и клиентов. Заодно и узнаю, как дела на рынке.
– Не стоит, мне пока рано об этом думать. Поговаривают, кстати, что ты нашел себе чудесный дом, – сказала Ада и сразу поняла, что сболтнула лишнего.
Джулиано напрягся, явно не желая говорить на эту тему. Он взглянул на часы, висевшие над стойкой:
– Прости, должен тебя оставить. Клиент ждет, я уже опаздываю.
– Конечно, извини. Иди. Поправляйся скорей.
Обниматься на сей раз не стали, Ада лишь похлопала Джулиано по руке. Гипс глухо отозвался: тук-тук – будто стучали в наглухо заколоченную дверь, и они разошлись в разные стороны.
Вечером Ада была приглашена на ужин к Дарии. Рассказывать о конкурсе подруге она тоже не стала: надоели вечные обвинения властей предержащих в предвзятости и кумовстве. И потом, за столом ожидались и другие гости, с которыми подобная откровенность была бы неуместна.
Она пошла пешком: перспектива ехать на велосипеде в моросящий дождь не казалась ни полезной, ни приятной. «Мини» стоял возле дома (вернувшись из Доноры, Ада забрала его из подземного гаража, чтобы всегда был под рукой), но она редко брала машину, если собиралась в центр. А прогулка от виа дель Ольмо до дома Дарии, пускай и длительная, обычно служила ей прекрасной разрядкой после напряженного дня.
Ближе к полуночи, после ужина, один из гостей подбросил Аду до дома, но не стал дожидаться, пока она войдет. Пытаясь нащупать в сумочке ключ, Ада краем глаза заметила, что припаркованный чуть дальше по улице «мини» как-то странно завалился набок. Она подошла ближе и увидела, что три из четырех колес пробиты каким-то острым предметом и совсем сдулись, а единственная целая шина высоко задирает капот.
Такое случалось в их районе уже не в первый раз. Из-за раскидистых крон деревьев на улице было темновато – настоящее раздолье для вандалов. «Но черт возьми, почему всегда я?» Она чувствовала горечь, раздражение, но никак не страх. Интересно, вписан ли такой ущерб в страховку?
Поднимаясь на лифте, Ада задумалась, пытаясь вспомнить адрес ближайшей шиномонтажной мастерской, и никак не ожидала увидеть, что горшки с цветами на лестничной клетке опрокинуты, кафельный пол засыпан землей, а дверь квартиры распахнута настежь. Войти она не решилась; теперь ее пугал даже лифт, даже лестница. Она бросилась к консьержу; изо всех сил нажав одной рукой на кнопку звонка, другой отчаянно забарабанила в дверь. Синьор Доменико долго не отвечал, но в конце концов появился: заспанный, на ходу запахивая халат.
– Воры! Воры! – выдохнула Ада. – Взломали дверь! Может, они еще внутри! Звоните в полицию!
– Успокойся. Пойдем сперва все осмотрим. – Консьерж, высокий грузный мужчина, мало чего в жизни боялся. – Не нервничай так. Хочешь стакан воды? Или останешься здесь, с моей женой?
– Так вы один пойдете? Это слишком опасно.
– Конечно, нет. Сейчас пошумим немного – если они внутри, убегут, только их и видели.
И он оглушительно загромыхал по перилам большой медной стойкой для зонтиков, стоявшей при входе. На лестнице зажегся свет, тут и там стали открываться двери, послышались возмущенные возгласы.
Ада почувствовала, что самообладание возвращается к ней.
– Я поднимаюсь с вами.
Квартира, казалось, пережила нашествие варваров: шкафы распахнуты, стулья перевернуты, шторы сорваны с карнизов, торшер опрокинут. Бузуки, который Ада оставила на кресле в кабинете, разбили о стену, одежду вытащили из шкафов, раскидали и топтали ногами. В спальне сильно воняло, и Ада с неохотой была вынуждена констатировать, что воры мочились на кровать, а одеяла заляпали дерьмом. В других комнатах все выглядело столь же ужасно – настоящая катастрофа: даже в ванной ящики с косметикой выворочены на пол, кафельная плитка перепачкана выдавленной из тюбика зубной пастой, а на зеркале помадой накорябаны непристойности.
– Взгляни, не унесли ли они чего ценного, – бросил консьерж.
– Да нет у меня ничего ценного! – воскликнула Ада.
– Проверь хотя бы драгоценности, – настаивал синьор Доменико.
– Нет у меня драгоценностей!
И тут
