Империя Рюриковичей (V-XVI вв.). Русская экспансия - Сергей Владимирович Максимов

Когда в 1071 г. в Новгороде вспыхнул «мятеж», организованный волхвами, обличавшими господскую сущность христианства, город целиком перешел на сторону возмутителей спокойствия («вси яшя ему [волхву] веру и хотяху погубити епископа»). Только киевский наместник князь Глеб и его русская дружина встали на защиту брошенного простолюдинами креста510.

Быть христианином для рядового жителя древнерусской империи не имело ни выгоды, ни особого смысла. Другое дело, если кто-то собирался посвятить себя административной или военной службе.

В этом случае христианский крест на шее приобретал значение волшебного ключа. Принадлежность к вере становилась «входным билетом» в русскую корпорацию и открывала перспективы для карьеры.

Для остальных жителей русской империи христианство было безразлично. Не случайно среди «простых людей» даже в конце XI в. бытовало устойчивое мнение, что освящать брак (венчаться) в церкви не нужно, что это только боярская и княжеская забота («но бояром токмо [и] князьям венчатися»)511.

Иногда кажется, что в X–XII вв. русская знать, группировавшаяся вокруг великокняжеского рода, намеренно обособлялась от покоренной славяно-языческой массы.

Русы управляли славянскими народами, но не хотели становиться их частью. Они говорили на древнеславянском языке, но не спешили создавать со славянами одинаковую культуру. Они были знатью без клиентов, отцами без собственных детей. Их окружали славянские пасынки, с которыми русская аристократия не намеревалась родниться ни физически, ни духовно.

Создавая церковь для решения корпоративных задач, русы на всем протяжении домонгольского периода удерживали руководящие церковные посты в своих руках. Да и в более поздние времена, в конце XV в., Иосиф Волоцкий со свойственной ему страстностью подчеркивал, что именно голубой цвет крови русских иерархов спасает веру от гибели: «А коли не было честных старцев и благородных, ино вере было поколебление»512.

Привнесенная извне и насильно насаждаемая, христианская церковь являлась значимым элементом структуры русского колониального управления.

С ее помощью русы внедряли свою идеологию и могли «законно» эксплуатировать колонии. На жителей империи дополнительным бременем легла обязанность отдавать церковную десятину.

Простонародье воспринимало ее как обременительный платеж в пользу церковного клира. Славяне привыкли к тризнам, гуслям и скоморохам, а их заставляли молиться и бить поклоны в христианских «божницах».

Монастырское землевладение множилось с прямого попущения князей.

Часто к монастырям отходили лучшие земли той или иной округи. Достаточно сказать, что все архиерейские кафедры в древней и средневековой Руси представляли собой высокодоходные «кормления». Многие претенденты на церковные должности добивались высоких мест с помощью коррупции, пуская в ход взятки и «посулы» киевским князьям513.

Епископство быстро окупалось, а если возникали проблемы, архиереи могли прибегнуть к шантажу, вымогательству и даже пыткам.

О ростовском епископе Леонтии, монахе Федоре и не только…

Здесь, пожалуй, уместно будет коснуться вопиющих дел, творившихся в ростовской церкви в годы княжения Андрея Боголюбского.

Главами епархии побывали в то время разные люди. Были среди них епископы Нестор и Леонтий (Леон) – фигуры с весьма сомнительной репутацией. Их корыстолюбие и ненасытное стяжательство стали притчей во языцех. Только под народным давлением Андрей Боголюбский согласился удалить от дел обоих епископов514.

Архиерейство Леонтия, в частности, закончилось антицерковным бунтом 1159 года515. Этот, с позволения сказать, «епископ» ввел в Ростовской земле церковную симонию. Северо-Восточная Русь стала при его епископстве чемпионом по количеству православных обителей на душу населения. Однако церкви возводились Леонтием с корыстным расчетом: он специально открывал новые приходы, чтобы продавать в них должности («попов умножал на мзду»). Можно ли было ждать иного от человека, который сам приобрел себе место за взятку?516

Но в буквальном смысле чудовищный случай церковных преступлений связан с приходом на Ростово-Суздальское епископство некоего Феодора, будто бы рукоположенного в Константинополе в обход киевского митрополита.

Этот честолюбивый и злобный человек оказался настоящим уголовным преступником. Пользуясь церковной властью и расположением Андрея Боголюбского, он мучил людей в подвластных митрополии селах: палил людям головы и бороды, распинал, выжигал свечами глаза, резал языки, живых людей рассекал пополам и «жен богатых в котлах варил», чтобы присвоить их достояние517.

От злодеяний Федора доставалось даже знатным боярам и князьям. Так, по его приказу был распят постельничий князя Андрея, у которого Федор пожелал «восхитить» его богатство518. Лишь в тот момент, когда Федор возвысил голос на самого князя, обратившись к нему с поруганьями и укоризнами, Андрей Боголюбский велел арестовать смутьяна и отправить в Киев на митрополичий суд519.

В Киеве Федор был казнен. Как злодею и еретику, ему отрезали язык, выкололи глаза, отрубили правую руку и с камнем на шее бросили в море520.

Любопытно, что суд митрополита в первую очередь казнил Федора за отступничество от веры и лишь потом за его чудовищные преступления. Еретик для церкви был страшнее уголовника!

Кто-то скажет, что по крайностям нельзя судить о целом. И это действительно так.

Мне не приходит в голову утверждать, что все священники были извергами или что все они торговали должностями. Бывали среди них и настоящие подвижники. Я также готов согласиться, что христианство год от года становилось все более привычным явлением в Ростово-Суздальском крае.

Но все же деяния ростовских епископов лишний раз доказывают, что церковь долгое время казалась великороссам чужеродной новинкой, насаждаемой русской администрацией.

Более привычные на востоке Русской равнины языческие колдуны или волхвы никогда не поступали так со своими единоверцами. Они не могли совершать преступления внутри своей религиозной группы, поскольку сами являлись ее неотъемлемой частью. Иное дело – христианские епископы, люди в основном пришлые, посвященные в сан каким-то мифическим, никем и никогда не виданным патриархом.

Высшие церковные клирики были инородными фигурами в северорусских селах и городах. Сдается мне, что и многие священники, купившие приходы за деньги, казались пастве проходимцами, а не истинными адептами веры.

С другой стороны, приведенные примеры показывают, что церковь и княжеская власть выступали заедино.

Конечно, епископ Федор казнил княжеских слуг и дерзил великому князю, но это все же редчайший случай, который можно считать исключением. Обычно между светской и церковной властью царила полнейшая гармония, чего не скажешь об отношениях князей и церкви с народом.

Ростово-Суздальский край пережил несколько бунтов, направленных против светского и церковного домината. Последний из них имело место 29 июня 1174 г. в селе Боголюбове.

Церковь служила князьям и состояла в антагонизме к народу. Верхи и низы слишком по-разному смотрели на мир и предъявляемые им блага.

Христианство подходило князьям. Низам же было ближе родоплеменное язычество. Церковь платила власти услугой за услугу, поддерживая и оберегая ее авторитет, прославляя князя в своих молитвах, доказывая