В шаге от войны - Владимир Петрович Заковряжин

Разведчик не учел, что, попав к ним в руки, Ахмед купил немецко-сербский разговорник и упорно зубрил особенно те фразы, которые могли угрожать его жизни. Из короткого диалога немцев он понял, что живым его не выпустят. Он лихорадочно искал возможность улизнуть из машины, но Хайнц внимательно следил за ним.

Как обычно бывает на юге, быстро стемнело. Барч попросил Хайнца посветить ему фонариком, так как читать стало трудно. Хайнц перегнулся к заднему сиденью и на секунду выпустил Ахмеда из поля зрения. Этого было достаточно, чтобы албанец рванул из машины и побежал по узкому переулку к вокзалу. Там можно было укрыться от немцев. Хайнц кинулся за ним.

– Не оставляй его в живых! – прокричал вслед Барч.

Но времени для того, чтобы расправиться с Ахмедом, катастрофически не хватало. Разведчики упустили воришку слишком близко от вокзала. Поэтому через пару минут Ахмед уже выскочил на привокзальную площадь и увидел прогуливающегося возле входа Милана.

Хайнц прекратил попытки догнать албанца. Встав на одно колено, картинно, как в тире, выстрелил два раза в спину Ахмеду. Парень рухнул на разогретый дневным южным солнцем асфальт. Милан утиной походкой бежал навстречу, судорожно пытаясь на ходу достать пистолет. Хайнц не стал ввязываться в перестрелку с полицейским и юркнул в проходной двор.

Когда Милан подбежал к Ахмеду, тот еще был жив. Подоспевшие зеваки остановили извозчика, и Милан повез воришку к дежурному врачу на вокзале. Ахмед все время пытался что-то сказать, но Милан успокаивал его и говорил, что врач сейчас ему поможет. Хватая полицейского за рукав, албанец все-таки успел выдавить, что по приказу Барча он украл у какого-то богатого американца секретное письмо. Немец сказал, что письмо очень важное и его доложат фюреру. В нем речь идет о враждебной для Германии проделке американцев.

Таковы были последние слова несчастного парнишки, который не вовремя оказался на столбовой дороге Третьего рейха.

Глава 3

Свой парень Анатоль

Милан клял себя за то, что отсутствовал на перроне в нужный момент. Он бы, конечно, отогнал от вагона Ахмеда. Но, как назло, его вызвал к себе Стоянович и нудно инструктировал об улучшении работы. Эту тягомотину прекратил вбежавший дежурный по вокзалу. Он сообщил пренеприятное известие о краже у гостя американского посольства. Все поспешили к месту происшествия, причем у Милана сложилось впечатление, что Стоянович как будто ожидал чего-то подобного. Милан знал, чьих рук это дело, и кинулся искать Ахмеда. Он стал обходить ближайшие переулки, где воришки обычно сбрасывали бумажники и сумки, забирая деньги. Здесь он и увидел всю сцену убийства Ахмеда. Доложив Стояновичу о преступлении, он промолчал о признании албанца. Тем более что начальник несколько раз пытался выяснить, не сказал ли потерпевший что-либо о причинах нападения на него. У Милана укрепилось подозрение, что Стоянович заодно с Барчем.

Дежурство старого полицейского закончилось, и ноги сами привели его к «Молотову», так местная публика с некоторых пор называла уютный привокзальный ресторанчик. Конечно, на самом деле кабачок назывался стандартно, «Стари град». Но однажды в него заглянули отъезжавшие в Москву сотрудники советского посольства, чтобы пропустить на дорожку по рюмочке понравившейся им доброй сливовицы. Хозяин заведения, солидный серб Радко Вукович, сам принес гостям напиток. Один из присутствовавших изумленно посмотрел на Радко и стал шептаться с другими. Теперь все они уставились на хозяина. Радко с достоинством осведомился, не желают ли гости пожаловаться на качество напитка или что-либо другое. Тогда говоривший прилично по-сербски рассмеялся и спросил:

– Известно ли уважаемому хозяину, что он как две капли воды похож на нашего наркома иностранных дел Молотова?

Радко, в свою очередь, удивился, но счел это за дежурный комплимент. Тем не менее мысль о таком знаменитом двойнике крепко засела в его голове. Перелистав дома подшивку газет, он нашел портрет Молотова и долго сравнивал его перед зеркалом со своим лицом. Обнаружилось несомненное сходство. Не хватало только усов, как у Молотова, и пенсне. Через некоторое время завсегдатаи кабачка были поражены изменениями, которые произошли в нем. Над барной стойкой появился большой портрет В.М. Молотова, а Радко предстал с точно такими же, как у его знаменитого двойника, усами и в пенсне. Присутствовавшие ахали и изумлялись сходству. Радко принимал знаки внимания со стороны публики с видимым удовольствием, напустив на себя еще большую солидность.

Не всем, конечно, такие перемены понравились. Но о ресторанчике, как об интересной достопримечательности, поползли слухи. Его начали посещать туристы. Любимым аттракционом стала фотография с «Молотовым». Дела у Радко пошли в гору. Нужно признать, что он это заслужил. Нигде в Белграде вам не найти такой душистой и обжигающей сливовицы и главной гастрономической гордости Радко – ароматных, заботливо обжаренных на углях чевапчичей.

Войдя в ресторанчик, Милан молча занял свое обычное место за хозяйским столиком у барной стойки. Здесь могли сидеть только завсегдатаи, друзья хозяина заведения. Настроение у старого полицейского было поганое. Он чувствовал себя виновным в гибели несчастного албанца. Глухое раздражение вызывала и беспомощность в отношении бесчинства немцев на Югославской земле. После того, как он с трудом отцепил руку Ахмеда от своего рукава, у Милана возник в горле какой-то болезненный комок, который никак не проходил. Он заказал рюмку сливовицы и маринованные оливы, хотя есть совсем не хотелось. Грустно потягивая сливовицу, он ждал, когда пройдет комок в горле, но легче не становилось.

Неожиданно двери кабачка распахнулись, и влетел Анатоль, как всегда жизнерадостный, полный оптимизма и куда-то спешащий. Увидев Милана, он направился к нему и весело поприветствовал старого полицейского. Тот вяло ответил.

Анатоль в действительности звался Анатолием Русаковым. Работая в консульском отделе советского посольства, он по долгу службы часто бывал на вокзале – провожал и встречал дипкурьеров, а также других советских граждан, прибывавших по делам в Белград. За долгое время примелькался, перезнакомился с местными, показал себя отличным парнем, и теперь все здесь, в том числе Милан, звали его Анатолем, то есть считали за своего.

Он сохранял доброжелательную манеру общения даже с носильщиками. Всегда был в хорошем настроении, знал массу смешных историй и анекдотов и был нежаден. Он не сорил деньгами. Вовсе нет. Но и для носильщика у него всегда находился мелкий сувенир из Москвы, непривычный для местных жителей значок, открытка, советский флажок. Забитые нуждой мелкие железнодорожные служащие и рабочие не привыкли к таким знакам внимания и с готовностью выполняли просьбы Анатоля. Может быть, поэтому на вокзале не происходило никаких происшествий