Соленые огурцы - Михаил Сергеевич Максимов
Она. Встаёт. Невозможно. Кричит вслед уезжающей машине, кричит на незнакомом языке. Языке мёртвых. Машина на повороте на проспект вылетает и врезается в столб. Она падает. Второй раз за ночь, замертво.
Я вижу: на перекрёстке у разбитой машины останавливается новая. Из неё выходят двое. Он и она. Они о чём-то спорят, ругаются. Мини-спектакль продолжается. Я – то ли режиссёр, то ли статист. Жизнь и смерть – сценарий этой ночи.
Третья ночь
Если смотреть на дорогу, то можно увидеть мигающий фонарь.
Под ним стоит человек. У человека в руках скрипка. Я тут же вспомнил «Оно» Кинга, только там был клоун Пеннивайз в сточной канализации. Скрипка. Он в плаще и шляпе. Не видно лица, глаз. Глаза многое могут сказать о человеке. Злой он или добрый, верит ли он в тебя или только делает вид. Однажды, по взгляду ты увидишь боль, радость, грусть, смех, крик.
Тем не менее, у него скрипка. Он играет. Причём, играет только у меня в голове, похоже, так как он просто держит инструмент на плече без смычка, будто мешок перекинул, он только делает вид, что играет, двигая рукой в воздухе, но я слышу музыку.
Я иду к этому несуществующему человеку. Свет фонаря моргает всё быстрее, музыка звучит всё интенсивнее, быстрее, как корабельный призыв. «Сирена, сирена!» – схожу с ума я, и моряки со мной прыгают в воду с кроваво-красными глазами. Каких-то два метра. Свет фонаря мигает настолько быстро, что движения скрипача напоминают мультфильм. Закладывает уши. В голове тупой протяжный звон, бесконечный.
Я тяну руку к нему. Я больше надеюсь. Он исчезнет, растворится в дымке мелкого моросящего дождя. Он убирает скрипку от плеча. Звон в голове становится тише. Козырёк шляпы приподнимается вверх, под ним чернота, но я чувствую взгляд невидимых глаз.
Хлопок.
Лампа фонаря разбивается вдребезги… Я слышу, как осколки падают на асфальт.
Темно. Привыкаю к темноте. Через расстояние вижу следующий фонарь. Он мигает, под фонарём стоит человек. У человека в руках скрипка, он играет без смычка, под козырьком шляпы не видно глаз, глаза многое могут сказать о человеке… когда же это закончится… он двигает рукой в воздухе… я слышу музыку…
Четвёртая ночь
Последний автобус, пусто. Только водитель и кондуктор впереди, я через сиденье за ними. Остановка, заходят две девушки, следом – два парня. Молодые. Слышу разговор:
– А чё такие глаза грустные?
– А мы не грустные, мы весёлые.
– Настрой боевой?
– Охуенный! – отвечают девушки в один голос. Гогот, не смех, животный гогот.
Я «прикасаюсь» к сознанию парня, как я это всегда умел. Вспышка… Перематываю картинки – свадьба по залёту, убийство в драке, тюрьма, тубик, смерть в тридцать шесть.
Касаюсь второго – не лучше: по пьяни сбил молодую пару на машине, смерть в двадцать пять.
Дальше девушки – у первой список короткий: наркотики, суицид в тридцать два. Мне противно. Ко второй девушке даже не «прикасаюсь»: чувствую сияние мерзкого, человеческого дерьма.
Автобус подбрасывает на очередной кочке.
– Поедем на район к нам, выпьём винишка.
– Хуишка! – все ржут в один голос.
Как я устал от этой миссии. Я могу их убить невидимым «касанием» – всех разом. Для меня это просто: закрыть глаза, представить, что я рядом с ними, собрать в руку четыре луча их жизни и рвануть. И все четверо на полу без дыхания. Но это слишком просто.
Роюсь в сумке, нахожу ключ от своего несуществующего дома, пятнадцать сантиметров. Острый – то что надо. Смерть для них не должна быть лёгкой, это оскорбление самой смерти и… это скучно.
Через 2 секунды – я рядом с ними, парни стоят у окна, напротив сидящих девушек, вижу их лица, глаза, злость.
Через 3 секунды – бью ключом в горло первого, того что ближе ко мне, он падает, истекая кровью.
Через 6 секунд – бью второго наотмашь рукой в голову, треск стекла и черепа, осколки, он буквально повисает, как тряпка, на окне.
Через 7 секунд – сидящую у окна девушку скользящим движением ключа бью по шее, кровь бьёт фонтаном, она пытается ухватиться за невидимую нить руками, как у заевшей куклы: вверх-вниз, вверх-вниз. Глаза подруги заполняются ужасом, она вот-вот закричит. Не люблю крик, от него болит голова.
Через 9 секунд – хватаю вторую за волосы, вытягиваю с сиденья к середине салона на широкую площадку, хочется подкинуть её к потолку и размозжить тело с хрустом…
Вспышка…
Аборт, смерть отца, как она его любила, апатия, раскаяние. Тянется к свету… муж, бизнес, деньги, приют для брошенных детей, благотворительный фонд…
Как я проглядел? Я никогда не ошибаюсь, был же смрад, ненависть, не может быть…
Я ослабляю хватку…
А эта сука! А эта сука, пользуется моментом, выхватывает из сумки нож-бабочку, ударяет меня в грудь. Я чувствую холодста ли внутри себя, боли нет, только нахлынувшая темнота, я оседаю на пол, всё ещё держа её волосы…
Вспышка…
Тварь продаёт девочек из приюта богатым «папочкам» для утех, фонд – прикрытие для отмывания денег от продажи…
Вспышка…
Полночь, последний автобус, пусто. Только водитель и кондуктор впереди. Заходят две девушки, следом – два парня. Молодые. Слышу разговор… Через две секунды я рядом с ними, бью ключом девушку с бабочкой первой… Смерть для них не должна быть лёгкой, это оскорбление самой смерти, которая сейчас кружится, кружится со мной в танце… До сих пор чувствую ощущение металла в своей груди, но это пройдёт, я знаю, я никогда не ошибаюсь.
Как я устал от этих ночей…
ЗАКАЗ
Когда к нам на завод поступил заказ на крупную партию оцинкованных гробов, мы слегка удивились. Конечно, потому как это не совсем профильная наша продукция. Мы изготавливали котлы, теплицы, печи, профилированный лист и даже кровельный материал, но никак не гробы. Я помню, как в цех вбежал начальник по производству с криками «мать-перемать», красный и злой, и юркнул к себе в каморку. Явно он чем-то был сильно недоволен. Через час у него уже сидели старшие мастера и выдумывали, как можно сделать крупный заказ. Деньги заплатили хорошие и сразу всю сумму, а так как времена были непростые, то производство одной тысячи гробов, как бы парадоксально не звучало, было как манна небесная. Соорудив новую наладку, мы начали работу.
Городок у нас небольшой, все, как огурцы в банке, трутся постоянно между собой. О заказе наутро знал весь город. Мог бы и раньше, если бы сторож завода, заядлый и первый сплетник, не напился настолько, что не мог даже имя произнести своё. Версии в народе бродили самые разные: от начала войны до грозящего дефицита на рынке – и многие уже задумались над тем, чтобы закупить и себе парочку.
Когда мы сдали с производства на склад первые сто гробов, пришли пожелания от заказчика. Начальник по производству собрал всех и объявил:
– Нужно в каждом «изделии» (он старательно избегал слова «гроб») установить проточную вентиляцию.
– цехе повисла мёртвая тишина. Очень подходящий эпитет.
Старший мастер по прозвищу Юрич, хотя его звали Пётр Степанович, выкрикнул из толпы:
– Нахера?
Глубоко философский вопрос, применимый, пожалуй, только в России в самых разных жизненных ситуациях, будто оживил всех. Все начали переговариваться друг с другом, лица были озадаченные, да
