Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов
Крайняя обостренность внутренних конфликтов во Франции на протяжении XIX века, нарушенное равновесие общественных сил, находившихся в состоянии постоянного брожения, неустойчивость политических режимов, быстрая смена правительств создавали благоприятную почву для усиления полицейских основ в государстве. Шаткость положения, сознание недолговечности, чувство страха перед революционной стихией, политическая беспринципность, отличающая временную власть, вынуждали ее не быть разборчивыми в средствах борьбы с противниками.
Сам начальник сыскной полиции Франции Канлер в своих записках опубликовал богатый перечень полицейских провокаций, имевших место во времена французских Реставраций 1814–1830 годов. Провокация, как писал главный сыщик Франции, была возведена в постоянную систему и преследовала две цели: придать видимую законность репрессивным мерам и обнаруживать, подвергая наказанию за преступные мнения, отдельные лица и группы. Эта система активно разжигала дурные инстинкты. Привлечь внимание полицейского начальства можно было только раскрытием какого-нибудь заговора. Если усердный розыск ни к чему не приводил, оставалось самому изобрести какую-нибудь подлую махинацию, вовлечь в нее какого-нибудь благочестивого отца семейства, никогда не помышлявшего ни о каких конспирациях, выдумать сообщников, наметить на эту роль людей невинных и затем выдать всех полиции.
Провокаторы, которыми тогда кишела Франция, действовали во всех слоях общества, среди рабочих, купцов и в особенности среди военных, подозреваемых в приверженности Наполеону I. Наиболее известным фактом провокации этого периода является дело генерала Бертона и подполковника Карона, которые поплатились жизнью за слишком доверчивое отношение к темным проходимцам. Примером того, к каким приемам прибегала тогда полиция, вдохновляемая свыше, может служить «подвиг» полицейского провокатора, который организовал покушение с бомбами против герцогини Беррийской. Взрыв бомбы должен был смертельно перепугать беременную герцогиню и вызвать у нее выкидыш. Таким образом, по расчету провокаторов, старшая линия Бурбонов временно прекратилась бы.
Провокационные приемы применялись тайной полицией французской Реставрации к массовым движениям, уличным демонстрациям, всякого рода оппозиционным выступлениям. Переодетые шпионы своим подстрекательством старались превратить массовые выступления в бунтарские беспорядки, чтобы оправдать и узаконить последующие расправы над толпой. В царствование Луи Филиппа (1830–1848) полиции больше не приходилось выдумывать заговоры. Она еле-еле справлялась с настоящими и подлинными заговорами, грозившими самому существованию «мещанской монархии». Барбес, Бланки, Коссидьер и другие революционные деятели той эпохи многие годы заставляли дрожать французское правительство. Для провокаций создавалось самое широкое поле действий.
Успешная борьба с заговорщиками была почти немыслима без проникновения в самый центр тайных организаций. Правительство поддерживало с ними постоянную связь через посредство многочисленных предателей и провокаторов, самым знаменитым из которых был Делагод. Он участвовал одновременно в большинстве тайных обществ и был одним из деятельнейших помощников «главных революционеров Франции» Бланки и Барбеса. В продолжение десяти лет он осведомлял полицию обо всех планах и замыслах карбонариев, предавал полиции своих товарищей и расстраивал решительно все их действия. Его измена была раскрыта чисто случайно. После февральского восстания 1848 года один из его вождей Коссидьер прямо с баррикады отправился в парижскую префектуру и занял ее «именем самодержавного народа». Там один из чиновников назвал ему революционное имя предателя, наносившего страшный вред революционному движению в последние годы. Разоблачение Делагода произвело ошеломляющее впечатление. Немедленно был созван суд из наиболее известных вождей тайных обществ. Ничего не подозревавший Делагод явился туда в числе других. Вначале он пытался отпираться, ссылаясь на свои прежние заслуги, и отрицал принадлежность ему доносов, подписанных не его именем. Но когда Коссидьер предъявил ему собственноручное письмо, в котором он предлагал в 1838 году свои услуги полиции, предатель, уничтоженный, бледный, дрожащий, во всем признался. Ему протянули сначала пистолет, потом яд, предлагая самому покончить с собой, но предатель отказался искупить своей смертью совершенные им преступления. От страха он еле держался на ногах и наконец повалился на диван. Кто-то бросился на него с криком: «Негодяй! Если ты не покончишь с собой, то я убью тебя собственными руками!» Но исполнить угрозу не дали. Провокатора отправили в тюрьму Консьержери. Впоследствии, однако, Де-лагоду удалось освободиться из заключения. Он пытался продолжать свою полицейскую карьеру. Но уже безуспешно.
Золотым веком тайной политической полиции стал во Франции период царствования Наполеона III в 1852–1870 годах. По свидетельству современников, полиция Второй империи была специально приспособлена к шпионству и провокации. Тайный агент, доносчик, предатель, вездесущие и невидимые, стали оккультной силой, внушающей непреодолимый страх и отвращение всему населению. В глазах французского общества конспирация и провокация выступали тождественными понятиями — до того многочисленны и обычны стали подстраиваемые полицией политические заговоры. Французский журналист Шарль Вирметр характеризовал современную ему эпоху заговоров так: «Тинтимарр советовал строить пушку по следующему способу: возьмите дыру и окружите ее затем бронзой. Составить заговор еще легче: возьмите шпиона, окружите его десятком-другим дураков, прибавьте к ним парочку болтунов, привлеките несколько недовольных, одержанных честолюбием и враждою к правительству, каково бы оно ни было, — и у вас будет ключ ко всем заговорам».
Даже редкие заговоры настоящих революционеров не обходились в эту эпоху без участия наполеоновской полиции. Государственный переворот 1854 года предварительно ознаменовался провокаторским трюком. Марсельская полиция искусно состряпала «обширный» заговор против жизни президента Республики Луи Бонапарта. «Глава» заговора Гайар был, конечно, арестован, взяты были и вещественные доказательства мнимого покушения: «страшная адская машина». Вся страна заволновалась. Пресса подняла мощную кампанию против «опасности слева», настаивая на необходимости беспощадной расправы с врагами народа. Все было пущено в ход, чтобы напугать уставших от пестрого калейдоскопа политических событий последних десятилетий крестьян и буржуа, создав благоприятную атмосферу для плебисцита об избрании нового главы государства. Когда же ничтожный племянник великого дяди «единодушной волей народа» стал императором французов, о заговоре пресловутого Гайара как-то сразу позабыли. «Забыла» прежде всего полиция: «мавр сделал свое дело».
Наполеон III, сделавшийся, по свидетельству начальника его же охраны Клода, «главным шпионом над своими возлюбленными подданными», умел окружать себя «достойными помощниками». Главным провокационных дел мастером был при нем Лагранж, бывший рабочий, разоблаченный как предатель еще после 1848 года. Лагранж имел в своем распоряжении около сорока тысяч списков с именами, биографиями, характеристиками и всякого рода «нужными» сведениями о наиболее неблагонадежных в империи лицах. Приемы сыска и провокационные трюки были доведены им до
