Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов
«Тайная полицейская экспедиция обнимает все предметы, деяния и речи, клонящиеся к разрушению самодержавной власти и безопасности правления, как-то: словесные и письменные возмущения, заговоры, дерзкие или возжигательные речи, измены, тайные скопища толкователей законов, учреждениев, как мер, принимаемых правительством, разглашателей новостей важных, как предосудительных правительству и управляющим, осмеяний, пасквилесочинителей, вообще все то, что относиться может до государя лично, как правление его. Тайная полицейская экспедиция должна ведать о всех приезжих иностранных людях, где они жительствуют, их связи, дела, сообщества, образ жизни, и бдение иметь о поведении оных».
5 сентября 1805 года император образовал межведомственный орган, собиравший сведения о слухах, настроениях людей, подозрительных иностранцах, скопищах народа, тайных собраниях, — Комитет высшей полиции. На смену этому Комитету 13 января 1807 года Александр I учредил Комитет «для рассмотрения дел по преступлениям, клонящимся к нарушению общественного спокойствия» — Комитет охранения общественной безопасности с задачами «предусматривать все то, что могут произвести враги государства, принимать сообразные меры к открытию лиц, посредством коих могут они завести внутри государства вредные связи». Последний комитет занимал место главного следственного органа империи по политическим делам, а также руководил слежкой за иностранцами и перлюстрацией их переписки. Основными осведомителями обоих комитетов являлись обер-полицмейстеры, директора почт и министры.
В Москве существовала Особая секретная полиция с обязанностью производить политический сыск, выведывать и доносить начальству «все распространяющиеся в народе слухи, молвы, вольнодумства, нерасположение и ропот, проникать в секретные сходбища, при этом допускать к сему делу людей разного состояния и разных наций, но сколько возможно благонадежнейших, обязывая их при вступлении в должность строжайшими, значимость гражданской и духовной присяги имеющими реверсами о беспристрастном донесении самой истины и охранении в высшей степени тайны, хотя бы кто впоследствии времени и выбыл из сего рода службы». В предписании агентам Особой секретной полиции, в частности, говорилось: «Они должны будут, одеваясь по приличию и надобностям, находиться во всех стечениях народных между крестьян и господских слуг; в питейных и кофейных домах, трактирах, клубах, на рынках, на горах, на гуляньях, на карточных играх, где и сами играть могут, также между читающими газеты — словом, везде, где примечания делать, поступки видеть, слушать, выведывать и в образ мыслей проникать возможно». Ф. М. Лурье отмечает, что наивные карнавальные переодевания полицейских не прекращались вплоть до Февральской революции. Они лишь переместились из столицы в глубь империи. Так, по определению Лурье, «рыцари славного ордена политического сыска в порыве верноподданнической страсти переодевались в женские платья и, не сбрив рыжих прокуренных богатырских усов, не снимая жандармских брюк с кроваво-красными лампасами, рыскали по злачным местам сонных городков в поисках крамолы».
Военный историк генерал-лейтенант А. И. Михайловский-Данилевский писал: «В Петербурге была тайная полиция: одна в Министерстве внутренних дел, другая у военного генерал-губернатора, а третья у графа Аракчеева». Превосходно осведомленный чиновник декабрист Г. С. Батеньков писал о профессиональных сотрудниках политического сыска: «Разнородные полиции были крайне деятельны, но агенты их вовсе не понимали, что надо разуметь под словами карбонарии и либералы, и не могли понимать разговора людей образованных. Они занимались преимущественно только сплетнями, собирали и тащили всякую дрянь, разорванные и замаранные бумажки, их доносы обрабатывали, как приходило в голову».
При Александре I появились тайные полицейские агенты. Их было немного, отмечает Лурье, но они внесли свой вклад в дело раскрытия политических преступлений. Доносчики потеснились и отошли в тень. Политическая полиция получила возможность действовать более уверенно. Благодаря хотя и единичным случаям использования провокаторов, в недрах служб политического сыска зародилось моральное разложение его сотрудников от прикосновения к недозволенным методам борьбы с оппозиционерами царскому трону, методам, влекущим за собой нескончаемую цепь беззаконий.
Продолжая попытки реформирования и централизации политического сыска, Александр I в 1810 году учредил Министерство полиции, которое было создано ближайшим советником императора М. М. Сперанским, во многом по французскому образцу. Именно при Александре I, считает Лурье, проявилось тяготение русского политического сыска к французской системе его организации. В 1810 году министр полиции А. Д. Балашов писал русскому посланнику в Пруссии:
«Что же касается до устава высшей секретной полиции во Франции, то на доклад мой Его Императорское Величество изъявить изволил Высочайшее Соизволение на употребление вашим сиятельством нужной для приобретения сего манускрипта суммы, хотя б она и ту превосходила, которую австрийское правительство заплатило, лишь бы только удалось вам сделать сие, теперь весьма нужное, приобретение, в чем особенно Его Величество изволил интересоваться».
ШПИОНЫ КОРОЛЕЙ И КОРОЛИ ШПИОНОВ
Русский посол о французском правительстве. — Из инструкции Александра I Кутузову. — Политический сыск во Франции XVIII века. — Полиция во времена французских Реставраций. — Покушение на герцогиню Беррийскую. — Борьба полиции Луи Филиппа с правительственными заговорами. — Разоблачение осведомителя Делагода. — Полиция Второй империи. — Провокации Лагранжа. — «Заговор 25 тысяч адресов». — «Заговор с биноклем».
Франция по праву считалась колыбелью европейской политической полиции. Та самая Франция, революционного духа которой боялись на российском троне, давала самодержавию николаевского и будущих времен полезные примеры собственной борьбы с внутренними антиправительственными силами. Не случайно российский политический сыск неоднократно обращался за помощью к французской полиции на протяжении всего XIX века. Как отмечают исследователи революционного террора и полицейских провокаций Ж. Лонге и Г. Зильбер в книге «Террористы и охранка», система сыска и провокации расцвела во Франции с чрезвычайной пышностью и быстротой. Этому способствовали особые условия общественно-политического развития после французской буржуазной революции 1789–1799 годов.
Парижский посол России граф Морков в 1804 году доносил Александру I о французском правительстве следующее: «С прискорбием, но и с правдивостью я должен сказать вашему императорскому величеству, что все бумаги и все поступки отдают навсегда ненавистными временами Робеспьера и Директории и стремятся пробудить повсюду идеи мятежа и переворота, от которых — как льстили себя некоторое время мыслью — это правительство будто бы совершенно отказалось». При всем своем либерализме и даже республиканизме Александр I был достаточно государем старого порядка, чтобы не питать никакого сочувствия к якобинской эпохе французской истории. Под маской борьбы с «идеями мятежа и переворота» контрреволюция во Франции все более и более становится одной из главнейших задач европейской монархической коалиции, а в ее составе — и российского императорского дома. Пункт № 6 инструкции, данной Александром Кутузову, гласил: «Учредить сношения с недовольными во Франции, ибо когда там сделается известна цель, с какою ведем мы войну, то, вероятно, большая часть жителей присоединится к нам для низвержения
