Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы. Из литературного быта конца 20-х — 30-х годов - Наталья Александровна Громова

Как-то сразу он перерос отца, он был темноволосым, как мать, и очень стал похож на своего красивого деда. Надо сказать, что обе мои бабушки были нехороши собой, зато оба деда красавцы хоть куда.

Приехал в Сокольники Володя с молодой женой, и так трудно было узнать в этой взрослой женщине, выглядывающей из-под большой шляпы, Тамару из Загорской колонии.

Я остерегалась ее и убежала в сад. Ну что же, пожалуйста, если ты женился, я могу и одна погулять. Мне не будет скучно, — уговаривала я себя, шагая по опавшей листве. Мне не будет скучно... мне не будет скучно... мне...

— Туська-а-а! — загремело на крыльце.

Ах, как я обрадовалась!

Мы уже сидим с братом в зарослях акации. Мягкий осенний ветерок перебирает стручками-семенами, они трутся друг о друга, рождая странный металлический звук. Осеннее солнце не греет. Воздух разреженный, и паутина летает от куста к кусту. Володя читает стихи...

Наш Володя

Наш Володя был очень большим — и рост, и руки, и ноги, и голова. Он был сильный, но, как мне кажется, неловкий. Драться он не любил, но уж если необходимо, то так лупил товарищей, что их родители приходили жаловаться на него папе.

Помню, что несколько раз он и сам приходил домой окровавленный и поспешно направлялся в умывальную комнату смывать кровь, чтобы никто не видел. После драки он пробирался домой черным ходом, потихоньку, и нянька его покрывала, а я фискалила. Он мне показывал кулак, но никогда не пускал его в ход.

Когда читал, то делал рукой разные жесты, то вроде угрожал, то качал рукой как по волнам.

Когда его окликали, то он не сразу слышал. Очень интересно было подглядывать за ним в щелочку во время его чтения, что мы с сестрой и делали частенько. Смотрели, толкая друг друга, хихикали, а он как глухой — ничего не слышит. Я читать еще не умела и думала, что книжки его очень интересные, потому он ничего и не слышит. Но сестра Нина пожимала плечами и говорила, что она их смотрела и что они совсем неинтересные!

Больше всего ему нравилось сидеть у себя в комнате и читать разные книжки. Про него все говорили, что он серьезный мальчик. Наверное, он такой и был.

Еще он был очень добрый и не выносил, если кто-нибудь плакал. Стоило зареветь, как он сразу кидался утешать и уговаривать. Я это начала понимать очень рано и часто начинала плакать «для него», чтобы он меня утешал и рассказывал мне разные сказки.

Рассказывать он любил и рассказывал очень интересно — и сказки, и разные истории про капитанов и пиратов. Впоследствии, когда я немного подросла, он часто рассказывал мне про историю. Очень хорошо все запомнилось. Гораздо лучше это было и интереснее, чем потом пришлось учить в школе.

А еще у него было одно умение, которое мне потом в жизни уже не встречалось, — умение это заключалось в том, что он умел пересказывать стихи своими словами, и получалось очень понятно и красиво. Позднее, когда я сама начала читать Пушкина, Лермонтова, Тютчева и Некрасова, я вспоминала Володины рассказы и думала, какой он хитрец. Ведь несколько лет тому назад он мне пересказал «Буря мглою небо кроет», и даже «Силентиум» Тютчева он мне умудрился передать.

Я не понимала, какой мир расцветает в нем. Тянула из него, вымогала — давай сказки, давай истории. Разговаривай со мной, занимайся мной. Увлекай, открывай, показывай, удивляй.

Что я давала ему взамен?

Смеялась, когда было смешно, радовалась, если хорошо, и пугалась, если страшно. Вот и все мое участие. Вот и вся моя роль в его рассказах и сказках.

Но аудитория, видимо, нужна была ему, даже такая примитивная и дошкольная, как я.

Но, в общем, он был старший. Разница лет потом стерлась, но тогда была очень заметна. Он уже гимназист, ему 14–15 лет, а я еще читать не умею.

Он был старший и жил отдельной от меня жизнью, о которой я мало что знала. Приходили разные товарищи, они смотрели книжки.

Про одного мальчика небольшого роста, которого звали Сеня, нянька громко докладывала: «Барин Семен Федорович Коробкин пришел». Все смеялись, мальчик смущался. Величала она его так, потому что он был сын инспектора младших классов Первой мужской гимназии — грозы всех маленьких гимназистов...

Про других Володиных товарищей няня говорила просто: барин Чуваев или барин Миндовский. Имя-отчества не было, но без «барина» дело не обходилось.

Помню несколько происшествий, случившихся с нашим Володей.

Однажды инспектор младших классов Федор Семенович Коробкин заметил во дворе за штабелями дров несколько курящих гимназистов, среди них был и наш Володя. Вот поднялся переполох! Все, все об этом узнали, даже я! Но дома было тихо, и Володю не только не наказали, но даже не поговорили с ним об этом. Прошло какое-то время, и дело это забылось. Наступила Пасха и весна, всеобщее оживление и ожидание подарков, которые на Пасху нам клали на стол к утреннему кофе, каждому к его прибору. Мы, дети, тоже готовили родителям разные незамысловатые подарки.

Выводят меня в столовую. Все так красиво — и пасха, и кулич, и столбики гиацинтов на столе, крашеные яйца венком легли вокруг зеленого молодого овса, посеянного заранее на тарелке с землей (сколько сомнений было, сколько споров — взойдет ли он, хорош ли овес, что купили у извозчика, успеет ли вырасти к Пасхе, не перерастет ли нужной высоты. Словом, это было дело тонкое и заведовала им няня). И вдруг он на столе, и высота его в самый раз. И так хорош! Прелесть!

И окорок, который запекали два дня назад в тесте. Сейчас будет самый прекрасный в году утренний завтрак.

Томительный обход родителей с подношением им подарков и поздравление с праздником. И стрелой на свое место. Удача. Краски и альбом уже лежат на месте. А что у Нины? У Нины футлярчик сердечком-медальончиком величиной с ноготок. Нина сияет.

А у Володи? Ужас! И Володи самого нет, так как вместо лица на плечах сидит лиловый блин. Блин этот старается принять видимость нормального лица. А перед его прибором лежат коробка с гильзами, большая пачка табаку и машинка для набивания папирос. Машинка очень интересная: металлическая палочка с красивой ручкой и разъемная железная трубочка. Но Володя не любуется, он весь горит и ничего не ест. После этого случая прошло много лет, прежде чем Володя стал курить.

В