Туркменские сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки
А вода по-прежнему текла к бедным аулам. Она журчала в быстрых прозрачных арыках, и каждую весну зеленели на полях пшеница и хлопок. Зеленели, потому что там, где вода, — там и жизнь, — как говорит старинная мудрость.
Так я сказал, а что не сказал, — другие придут и скажут.
Серебряная тюбетейка
ыло ли это или не было, — жил старый падишах — властелин земли и воды, повелитель народов и городов, хозяин дворцов и несметных сокровищ. Но дороже всех сокровищ была для него дочь — Хан-Салтан, прекрасная, как ветвь цветущего миндаля. Не чаял в ней души падишах, но люди знали, что красавица зла и упряма. С малых лет ее окружали тысячи слуг, и достаточно было сказать ей слово, как все бросались исполнять ее желание. И даже воля самого падишаха не была для нее законом.Падишах сказал своей дочери:
— О Хан-Салтан! Я уже стар и сед. Не пора ли тебе избрать жениха по сердцу, чтобы я мог при жизни порадоваться твоему счастью и, умирая, передать свое богатое царство в надежные руки?
Но красавица сказала:
— Нет, не пора.
Тогда падишах нахмурил брови и воскликнул:
— Не о себе думай-думай о царстве! Мало ли в наших землях отважных джигитов и прославленных доблестью пальванов. Мало ли юношей прекрасных, как молодой месяц, и мудрых своей ученостью. Тебе остается только выбрать. Такова моя воля. Ты завтра же назовешь своего избранника.
Красавица упала на ковер и зарыдала, а падишах удалился.
На другой день злая красавица вошла в покои отца-падишаха, села на шелковую подушку и, опустив глаза, сказала:
— Я согласна, отец.
— Кто же избранник? — воскликнул падишах. — Кто будет властелином земли и воды, повелителем народов и городов, хозяином дворцов и несметных сокровищ? Назови его!
— Он сам назовет себя, — отвечала красавица. Но отец не понял ее ответа. Тогда красавица рассмеялась и, сняв с головы нарядную, вышитую серебром, тюбетейку, сказала:
— Ты видишь эту тюбетейку, отец? Второй такой нет во всем нашем царстве, Я прикажу слугам повесить ее на вершине самого высокого минарета. И тот, кто снимет ее оттуда, — будет моим мужем.
Так сказала красавица и убежала. Тотчас же сотни слуг поспешили к мечети, по крутой лестнице вскарабкались они на кровлю самой высокой башни, на верхушке которой блестел позолоченный полумесяц, и на верхний острый рог полумесяца повесили тюбетейку дочери падишаха. А двери башни забили листами кованой меди, чтобы никто не мог взойти наверх по ступеням.
Затрубили в трубы карнайчи — глашатаи, объявляя людям волю гордой красавицы, и молодые бесстрашные джигиты стали стекаться со всей страны к столице царства, где на площади, перед дворцом падишаха, возвышался стройный, как пальма, и гладкий, как слоновая кость, минарет главной мечети.
Отважные на могучих конях пытались доскочить до вершины башни, но падали вниз и разбивались насмерть, так и не достав серебряной тюбетейки. Осторожные упорно карабкались вверх по гладким стенам, но и осторожных постигала та же участь. А злая царевна смотрела из окна своей спальни и смеялась. Ни жалость, ни участие ни разу не постучались в ее злое сердце. И так было каждый день.
Ни в стране падишаха, ни в соседних странах не было дома, где не оплакивали бы гибель сына, брата или племянника. Скоро весть о серебряной тюбетейке дошла и до того аула, где жил со своим отцом Ярты-гулак. Конечно, самые лучшие юноши тоже захотели показать свою удаль. Они стали собираться в дорогу. Напрасно плакали матери и сестры, напрасно они умоляли юношей остаться дома. Отважные джигиты молча продолжали седлать своих коней. Тогда прибежал Ярты-гулак и стал кричать:
— Эй, джигиты, слава и честь аула! Я думал, что вы мудрее мудрых, а вы не можете отличить овцы от шакала! Не верьте этой злючке. Она хочет извести всех вас!
Но молодость и благоразумие не живут в одном доме.
Юноши сели на своих коней и ускакали. Только пыль столбом поднялась в пустыне.
Ярты посмотрел им вслед и сказал своей матери:
— Эдже-джан, мне не нужна красавица, но я поеду в город и попробую снять с минарета серебряную тюбетейку дочери падишаха. Разве не должен я выручить таких отважных джигитов, как наши парни?
Так сказал Ярты и стал седлать своего старого ишака.
Мать заплакала и принялась уговаривать сына не ездить ко двору падишаха.
Она сказала:
— Не пущу я тебя, дорогой сыночек, подобный бутону мака, лепестку гвоздики и золотому семечку яблока. И тебя погубит злая красавица. И для тебя, малыш, не найдется жалости в ее каменном сердце.
Отец стонал и просил:
— Образумься, Ярты! Ты опозоришь мою седую бороду и погибнешь сам. Не тебе, маленькому, словно муравей, совершить подвиг, который не по силам и прославленным пальванам.
Проворный Ярты обнял отца и мать и ответил им:
— Не плачьте. Где не пройдет верблюд, без труда проскочит маленькая мышка.
Он подпоясал свой праздничный халат пестрым кушаком, сел на осла и уехал.
Долго, ой, долго ехал Ярты по пескам пустыни, подгоняя неторопливого ишака. Наконец он увидел город. Это была столица старого падишаха. Над высокими городскими стенами развевались зеленые шелковые знамена с вышитыми на них драконами, а на угловых башнях-бойницах стояли красавцы великаны-карнайчи и трубили в длинные, в рост человека, трубы-карнаи, созывая охотников потягаться силой и ловкостью за высокую честь стать мужем дочери падишаха.
Они громко трубили и кричали:
— Слушайте, люди! Кто сорвет с минарета городской мечети серебряную тюбетейку красавицы Хан-Салтан, тот станет ее мужем и наследником падишаха — властелином земли и воды, повелителем народов и городов и хозяином дворцов и несметных сокровищ!
Толпы народа спешили к городским воротам. Ярты привязал своего ишака за городской стеной в тени высокого карагача и вместе с толпой поспешил на главную городскую площадь.
Посмотрел Ярты на минарет — высоко, голова кружится. Потрогал он стенку башни-гладкая — не за что зацепиться. Подбежал к двери — нет ли щелочки, чтобы прошмыгнуть и взобраться наверх по лестнице? Но двери были так плотно забиты листами меди, что не осталось даже маленькой лазейки, а у дверей стояла вооруженная стража. Грустно стало Ярты-гулаку. Он сел посреди площади и задумался, глядя на верхушку башни. Вдруг он увидел стаю голубей. Белые птицы, словно комочки хлопка, кружились над минаретом.
— Эй, Хан-Салтан, злая
