Пафка и Шкаф - Валентина Анатольевна Филиппенко
— Хм, — мычал папа и подбирал, будто жевал, слова. — А что это… Ты сам это сделал? И где же здесь жить домовому?
Растерявшись, Пашка сказал лишь, что домовой живёт в кресле, а в шкафу хранятся его вкусности — старые вонючие шапки.
Пашке и правда очень не нравился запах старых меховых шапок. Поэтому он решил, что в его игрушечном доме он скормит их домовому первым делом.
— Вонючие шапки? — переспросил папа.
— Да, вонючие шапки. И старые кеды. Я очень надеюсь, что наш домовой скоро съест мои.
И кеды Пашке нужны были новые! Помните?
Папа, кажется, уже совсем проснулся, потёр глаза и, думая о чём-то своём, кивнул.
— Хорошо. Я понял, — и, посмотрев на часы, ушёл одеваться.
В то утро завтрак казался Пашке особенно вкусным, мама улыбчивой, и даже крики детей во дворе не такими ненастоящими.
«Подумаешь, — подумал он, — ну скользко, ну холодно. Всем холодно!»
Мальчик взял DAS HAUS, обулся, оделся, повесил рюкзак на плечо, взял коробку для домового в руки и вышел из квартиры.
А за дверью его ждал Фкаф.
Ливт
Фкаф!
Фкаф?
Дверь за Пашкой закрылась, мальчик пытался собраться с духом и открыл рот. Он хотел сказать чучелу что-нибудь, но не мог. И рот тоже не мог закрыться.
Фкаф, чуть выше Пашки, смотрел на мальчика глазами-пуговицами и молчал. Чучело часто мигало и двигало челюстью, будто жевало нитку. Через секунду Пашке показалось, что его округлый мохнатый подбородок слегка задрожал. Кажется, чучело хотело заплакать.
Мальчику стало тяжело дышать, так он разволновался и… признаться, обрадовался одновременно. Ведь Пашка в глубине души ужасно скучал по чучелу и вот только сейчас понял, что это Фкаф ночью переклеил его домик для домового. Но как он мог так надолго пропасть!
В глазах Пашки предательски выступили слёзы, и он попятился назад к двери. Дверь, словно пистолетом, упёрлась Пашке в спину ручкой, а шахта лифта заскрипела, зашуршала и сообщила, что лифт вот-вот приедет на их этаж.
Обычно по утрам лифт ехал долго: порой Пашка даже спускался пешком с седьмого этажа и успевал выйти во двор, пока свежая порция пассажиров-жильцов только выходила из металлической кабинки на каком-нибудь пятом этаже. Но сегодня у мальчика в руках была коробка, и он так спешил, что даже не подумал спуститься по лестнице. И за секунду понял, что жители их подъезда — бабушки, дедушки, тётеньки и дяденьки — едва ли захотят ехать в одном лифте с Фкафом… Пашка посмотрел на лестницу, попытался отжать кнопку, чтобы отменить вызов, но, как назло, именно в этот момент двери кабинки открылись.
— Ах! — вскрикнул мальчик и закрыл глаза рукой (Пашка делал так в кино, когда было слишком страшно, или у стоматолога, чтобы не видеть сверла и щипцов).
Лифт хрустнул, дрогнул, загудел, и по лестничной площадке разнеслось глухое ворчание соседки с восьмого этажа:
— Ну, ты заходишь или нет? И смотри, у тебя пальто упало.
Пашка открыл глаза, раздвинул пальцы и увидел тётеньку с рыжими кудрями, занимавшими пол-лифта, лежащее на полу зелёное пальто и мигающий, словно светофор, огонёк над дверьми.
— Еду, — прошептал Пашка, поднял с пола бывшее ещё минуту назад настоящим чучелом пальто и втиснулся в толпу пассажиров.
Переведя дух, он вспомнил, что рыжеволосая соседка была тайным врагом его бабушки. У них шла долгая кулинарная война: если бабушка Пашки пекла пирог, соседка готовила рыбу; если бабушка варила кашу с тыквой, соседка тушила рагу с куриными ножками; если в их квартире жарилась целая гора блинов, в соседней натирались чесноком корочки чёрного хлеба и после подрумянивались на сковородке с маслом и салом…
Битвы случались практически каждую неделю. За ними наблюдал весь дом и обсуждал, чья квартира побеждает. Символом «победы» был вкусный и ничем не заглушаемый запах. Рассерженная, проигравшая однажды рыжеволосая соседка даже начала стучать по батареям, так её возмутил аромат макарон по-флотски с какой-то секретной грузинской приправой (тайным оружием бабушки Пашки). Ха! Скажите ещё, что приправы — это не по правилам?
Но правила придумали для слабаков: злая рыжеволосая соседка после макарон ещё три дня вонюче, на весь подъезд, тушила капусту с горохом…
Сейчас же, в лифте, она подвинулась, пропуская Пашку, и, когда двери закрылись, с любопытством заглянула в коробку.
— Какая красивая модель! — расплылась в улыбке соседка. Пашка и не знал, что она умела улыбаться. — Прелестная! Это вы так живёте? И какая розовая обивка на диване… У меня есть блузка точь-в-точь такого цвета!
Двери лифта открылись на первом этаже, соседка приветливо помахала мальчику рукой и, кажется, ещё раз помахала — уже его коробке.
Чудовише
По дороге в школу Пашка сначала пытался поговорить с Фкафом, висевшим неподвижно у него на руке, а после, не получив ответа, начал ругаться сам с собой.
Во-первых, Пашку ужасно злило, что он так растерялся перед пальто на лестнице, не проявил характер и теперь тащил его в школу.
Во-вторых, он всё же не выспался — и от этого ворчать хотелось ещё больше. Ворчал он примерно вот так:
— Я мог бы… Я мог бы закинуть Фкафа домой и уйти на уроки сам.
Дальше он подумал: «Я мог бы сделать вид, что я с ним не знаком, и спуститься пешком по лестнице».
И даже: «Я мог бы сунуть ему домик, который он зачем-то без спроса переделал, и сказать в школе, что заболел…»
Фкаф безвольно и безответно висел у него на руке.
В класс, несмотря на утренние передряги, Пашка пришёл одним из первых. Кто-то из одноклассников пытался прямо в школе доделать макет дома для домового, кто-то играл в роботов и кукол на диване в дальней части класса, кто-то тихо жевал конфеты в углу, чтобы ни с кем не делиться. Пашка повесил в шкаф свою куртку и зелёное старое пальто, аккуратно расправил его плечи на вешалке, но потом решительно закрыл дверку: хватит!
Мальчик злился ещё и потому, что ему ужасно хотелось попросить Фкафа посмотреть за
