Пафка и Шкаф - Валентина Анатольевна Филиппенко
Кухонный кран гудел над раковиной и плевался водой на полную мощность, будто подбадривая Фкафа и поддавая газу. Содержимое банок и коробок быстро высыпалось, кашляя клубами пыли и шелестя, а чучело приговаривало что-то себе под нос и суетилось.
Звездолёт заправлялся…
Ох, что творилось с раковиной, уходящей вглубь кухонного гарнитура! Она с напряжением, будто с дрожащими коленками, выдерживала напор «топлива». Громко икала, крякала и явно не понимала, что происходит. Вместе с нервно тикающими часами и тревожно гудящим холодильником Пашка наблюдал за надвигающейся бедой. А Фкаф очень старался, поглядывая то в окно, то на мальчика, то на полки в шкафчиках и открывая новые банки и пакеты с сыпучими крупами. Гречка с фасолью сыпались по полу, сахар скрипел, шкафы пустели на глазах. Опомнился и пришёл в себя Пашка тогда, когда в замке двери стал поворачиваться ключ. Даже часы, кажется, замерли на пару секунд, ожидая, что сейчас случится.
Как можно было спасти ситуацию? Пашка кинулся к раковине, кинулся к Фкафу, но тот, бросив прямо в раковину коробку с крахмалом, исчез в коридоре в шкафу для верхней одежды. Исчез и оставил мальчика одного в готовящейся ко взлёту комнате.
Дверь на кухню скрипнула, в воздухе застыли мука и крахмал, а вода из раковины начала выливаться на пол, полная фиолетовой фасоли, плёнки из манной крупы, а также начавших набухать от кипятка макарон. И тут в кухню зашла мама.
Она ахнула, побледнев, будто её посыпали крахмалом. Из-за маминой спины выглянул папа, уже серый от предчувствия. Нет, они не встретились в коридоре с Фкафом и только минуту назад уронили тёплые вечерние улыбки, которые готовили для Пашки.
— Хэндэ хох… — от испуга сам себе скомандовал Пашка по-немецки. И поднял руки.
— ЧТО ЭТО ТАКОЕ? — не своим голосом спросила мама.
— ЧТО ЭТО ТАКОЕ? — краснея, как бык перед корридой, спросил папа.
— Кфышка, — сам не ожидая от себя, сказал Пашка.
Пофлетствия
Крышка… Да, это была крышка всему. Вечер после «заправки» звездолёта Пашка очень хотел бы забыть. Он просил Деда Мороза и Бога послать ему контузию, или чтобы зэвтрэ ого снова ударили мячом по голове: скандал, строгие разговоры сначала с мамой, а потом с папой — это всё надо было вычеркнуть из памяти и объявить ненастоящим.
Лёжа в кровати, мальчик крутил в голове воспоминания. С Фкафом они натворили что-то невероятное: затопили соседей, испортили кучу продуктов, забили раковину, разозлили родителей. Пашка был снова наказан на целый месяц, а ещё брошен один на один с бедой в самый страшный момент. Такого он не ожидал от Фкафа. Это было настоящее предательство, которое могли совершить только ненастоящие дети. Чёрным тревожным котом между этими мыслями в голове Пашки бегало предчувствие встречи с бабушкой. Её тяжелый молчаливый взгляд уже душил мальчика и нагонял на глаза слёзы.
Но Пашка не плакал. Он сморгнул слезу, как дворники сбивают с лобового стекла машины дождь, и уронил тяжёлый, словно комок слипшихся макарон, ком на дно души.
«Наказан так наказан… — смирился Пашка. — Убирать кухню — так убирать кухню».
Перевернувшись на другой бок, мальчик сам себе кивнул, уткнулся носом в стенку и как-то сухо, пусто уснул.
На следующий день ему предстояло: отмыть пол и мебель от комков крахмала и разводов совсем непонятного цвета; из своих карманных денег купить новые крупы; аккуратно пересыпать их в банки; расставить по ящикам, как они стояли.
Папа сказал, что сходит с ним в магазин, но помогать ему нести покупки не будет.
Без телефона, телевизора и компьютера Пашка должен был одиноко сидеть в комнате по вечерам и учиться. Так теперь проходили его вечера: с тихим ковырянием в носу и раскрытыми учебниками и книгами. Без пирогов с вишней и… Фкафа.
Чучело пропало. Оно не выходило из шкафа, не отзывалось на тычки и песню про кузнечика. И в туманное серое утро декабря, когда за окном валил снег, какая-то часть внутри Пашки сжалась, спряталась и напрочь отказалась выходить. Прямо как улиточка из ракушки.
«Фкаф… — подумал вдруг Пашка. — А вдруг его не было на самом деле? Это всё мне мерещилось, виделось и я просто схожу с ума?»
«Фкаф… — думал Пашка перед сном, когда чистил зубы или выносил мусор. — А вдруг он совсем сбежал? В другую квартиру? Обманул меня, бросил, струсил?»
«А вдруг у него теперь… другой мальчик? И с ним он говорит по-немецки и ест бутерброды?»
«А вдруг Фкаф тоже оказался ненастоящим?»
Мысли о Фкафе были колючими, как рассыпанная соль. Пашке от них становилось страшно, он остался один. Опять. И теперь, возвращаясь домой из школы, быстро вешал куртку на крючок, не находя в себе сил проверить, висит ли ещё в глубине шкафа то самое зелёное старое пальто или нет.
План
Конечно, из-за наказания и звездолёта Пашка совсем забыл про ДПИ.
А двойка могла стать контрольным выстрелом в голову или последней каплей в стакане с его наказанием. Поэтому весь вечер воскресенья мальчик провёл с высунутым набок языком, склеенными пальцами и под настольной лампой. Под лампой и с высунутым языком было легче вырезать детали для дома домового.
Конечно, Пашка ужасно не выспался. Ведь только в полночь обувная коробка стала похожа на настоящую квартиру. Зато в ней коврик в клеточку лежал у кресла немного под углом, был и диван, и телевизор, и зеркало. И хотя картина с цветами на стене, например, висела криво и можно было подвинуть стол или переклеить обои на кухне, но… Но у Пашки не было сил. На боковой стороне дома-коробки он жирно написал: «HAUS», закрутил фломастер, клей, сунул ножницы в чехол и тут же лёг спать.
«Вот ненастоящие дети, им клеят домики и скворечники родители. А настоящие… Настоящие всё делают сами!» — успокоительно подумал мальчик и провалился в сон.
А утром он встал даже раньше мамы и папы: те застали его в ванной чистящим зубы. Папа вопросительно посмотрел на сына, подозревая новую порцию проблем. Но Пашка то ли от недосыпа, то ли от храбрости засмеялся и тут же потащил сонного отца в свою комнату.
— Смотри, это я сделал, — показал он папе макет дома для домового. И не сразу увидел, как изменился за ночь HAUS. А он изменился очень сильно!
Во-первых,
