Рэм - Микита Франко
В воспоминаниях, как за туманной поволокой, нарисовался тот день, ещё полгода назад, когда он застукал их целующимися на лестнице. Это был День первокурсника, большой праздник в актовом зале. Дашин. Они пришли всей семьей, Рэм тоже, потому что там был и Синцов, дарящий университету путей и сообщения благоустроенную территорию. Он пошел туда не из-за сестры, из-за него. Взгляда не сводил весь день, и, когда после мероприятия увидел, как тот идёт к лестнице и спускается на цокольный этаж, по-шпионски, прячась за стенами и колоннами, двинулся за ним.
А там, едва Сергей спустился, его за грудки пиджака подхватил Вадим, целуя и прижимая к белой стене, и Синцов, посмеявшись ему в губы, сказал, что она мажется белым, а Артамонов пробубнил: «Да похуй», и поцеловал с такой страстью, какую Рэм раньше видел только в кино для взрослых. Рэм видел это сверху, смотрел, цепенея, перегнувшись через перила. Как только пришел в себя, оттолкнулся и быстро ушёл.
С тех пор он единолично носил эту тайну в себе. Иногда подолгу не видел их вместе, и радовался, что всё закончилось, а потом — нет-нет — но что-то давало знать об их ещё существующей связи. Например, как они быстро обменялись парой реплик на Дне города, а потом улыбнулись друг другу, и Синцов задержал руку на плече Вадима на десять секунд.
«Привет, Макар», — быстро, коротко, беглый взгляд, одна секунда.
«Привет, Вадим», — долго, улыбаясь, глаза в глаза, десять секунд.
Правда или действие.
«Ты ещё трахаешься с Синцовым?». Хороший был бы вопрос.
— Почему ты выбрал дизайн?
Но Рэм, похоже, совершенно беззубый.
— Мне нравится, — пожал плечами Вадим. — Я рисую. С детства. Мне ещё кукол нравилось наряжать.
— Это немного по-пидорски, — заметил Рэм.
Даша прыснула, а Вадим лишь улыбнулся:
— Не будь ханжой.
— Так, ладно, — сестра, видимо, почувствовала острый момент. — Я выбираю действие. Загадывай.
Это Вадиму, значит. Он почти не думал:
— Когда твои родители вернутся, скажи им, что выходишь замуж через неделю.
Она расхохоталась:
— За кого?
— За меня.
— Они будут в ужасе!
Это точно. Вадим тоже начал смеяться, и только Рэм сидел с каменным лицом, покручивая себя ногами на стуле — туда-сюда. Перед глазами всё ещё стоял тот день первокурсника, выложенные кафельной плиткой ступени цокольного этажа, и маркая белая стена. Рэм смотрел на Артамонова почти невидящим от слёз взглядом, и думал: «Вот щас я скажу… Я спрошу и ему будет неловко… Сейчас заставлю оправдываться…».
Но так и не смог. Имя Синцова застревало у него в горле.
Глава 7
• 28 октября в 0:22
Рэм выкатил велосипед со двора, подтянул лямки рюкзака, чтобы удобнее сидел на плечах, и покатил в сторону школы. Стоял один из тех совсем не по-южному промозглых мартовских дней, когда хотелось остаться под одеялом: ветер хлестал по щекам, солнце только-только встало, и холодный свет резал по глазам. Оставив одну руку на руле, второй потянулся к карману и достал плеер с «Наутилусом Помилиусом» внутри: кассета потрёпанная, а обмотанный изолентой провод наушников вечно цеплялся за замок куртки.
Заиграл «Взгляд с экрана». Он ставил эту песню по кругу последние несколько дней. Щелкнул кнопкой, зажмурился и, закрутив педали быстрее, позволил музыке затопить сознание, громко, так, что почти заглушило шум улицы.
Правда. Всё в этой песне правда. Она похожа на его жизнь, как никакая другая: похожа парнями по подъезду с «прыщавой совестью», похожа этой лирической героиней (в которой Рэм, конечно же, видит себя) — простоватой дурой из многоэтажных кварталов мелкого городка, у которой ничего в жизни нет, кроме любви к кумиру. Рэм такой же. Взгляд с экрана. С газетных полос. Со сцены. Иногда — в лучшие дни — из соседней комнаты, если он решает заглянуть на детский праздник. В этом вся его больная Рэмова любовь, нелепая, смешная и недоступная ему.
А выворачивающая душу, как настоящая. Его личный Ален Делон, всегда носимый в сердце, и пьющий хрен знает что вообще, потому что Рэм никогда не может подобраться ближе.
Он ехал по битому асфальту, продирался через серое утро, словно через густой туман, и слушал, слушал, слушал, утирая выступающие слёзы рукавом куртки, а в наушниках: «Любовь — это только лицо на стене,
Любовь — это взгляд с экрана».
Мир вокруг как будто терял чёткость, становился размытым фоном. Или это от того, что слезились глаза?
На перекрестке, ожидая, пока проедет редкая машина, он машинально протёр запотевшее стекло наручных часов. Двадцать минут до урока. Можно было ехать медленней, но, как только загорелся зелёный, он с рывком тронулся вперёд, обгоняя на переходе двух ребят из параллельного класса. Те кивнули ему, но в голове Рэма не было мест для лишних лиц.
Он думал об Алене Делоне.
Перед школой остановился, тяжело дыша, и вынул наушники. «А дома совсем другое кино,
она смотрит в его глаза…» — строчка, идущая уже по третьему кругу, на ней он щелкнул «стоп» на плеере.
Пристегнул к перилам на крыльце велик, едва выпрямился, оглядевшись по сторонам, и заметил Елисея. Сбежать не успел.
— О, Макар, — он подхватил его за плечи, тут же обнимая одной рукой и по-свойски притягивая к себе, как старого приятеля. С совершенно безобидной улыбкой на голубом глазу спросил: — А почему ты в субботу так рано ушёл? Что-то не понравилось?
Рэм, фыркнув, нагнулся, выбираясь из-под его руки, и прямо ответил:
— Вы ж надо мной ржали.
Елисей пошел рядом, явно не ощущая себя лишним. Рэм толкнул двери, заходя в здание, а Синцов — за ним.
— Почему ты так думаешь?
— Я не дебил. Видно было.
— Ребятки просто дикие немного, — вежливо объяснил Елисей. — Ну, знаешь… одухотворенные.
— А ты сам? Типа другой?
— Я так, — он покачал ладонью в воздухе, усмехаясь. — Человек из народа.
Рэм прыснул: ну уж конечно. Все знают, что этот плиточный завод Синцовых ещё в конце 80-х был кооперативом дедушки Елисея, а потом и его бизнесом, пока девять лет назад он благополучно не словил пулю в затылок. Человек из народа…
— Могу реабилитироваться, — добавил он, когда Рэм чуть ускорил шаг. — У нас намечается семейное мероприятие…
— Что, ещё одно?
— Ещё одно, — просто ответил Синцов. — Но этих там не будет. Которые тебе не понравились.
«Мне ты не понравился», — зло подумал Рэм, но, не в силах сопротивляться ещё одной возможности оказаться на территории Сергея, будто бы нехотя — а на самом деле загоревшись




