Омниверс: всё, тьма и сердце - Ильина
Творение свободы
Конечно же, выбор был очевиден. Мои огоньки, равноправные мне участники вселенского танца — они однозначно определили его. Я выбрала бы благо даже ради одного-единственного огонька, что же сказать о всех?
Но как, каким образом я должна была совершить выбор?
Чтобы быть выбором, он по определению должен быть актом свободной воли, иначе он окажется просто одной из вариаций вездесущего Омниверса, очередным щелчком его механизма — но не моим решением. Была ли у меня необходимая свобода?
Истинное чудо в том, что даже выбор из одного варианта может быть свободным, — продиктованным не обстоятельствами, а собственной внутренней сутью.
Ты сомневаешься в свободе своей воли, мой милый огонёк. Ты видишь в своём выборе лишь эхо внешних обстоятельств, причудливо отразившееся в твоём сознании. Но я скажу тебе, что ты путаешь свободу с простой реакцией.
Ты боишься, что твой выбор ничего не значит, так как разные версии тебя всё равно выберут каждая свой вариант? Но веришь ли ты в это? И я пока попрошу тебя продолжать верить в то, что ты — это ты, и скоро ты поймёшь, что твоя вера в это имеет основание.
А там, где есть ты, есть и твоя свобода. И она — не просто выбор между чем-то и чем-то, это акт сотворения.
Представь, что ты стоишь перед зеркалом, но оно не просто показывает тебе отражение — отражение задает вопрос: «Кем ты хочешь стать?». И твой ответ на этот вопрос — не просто слова, он пересоздает тебя. И вот уже ты — отражение того, кого выбрал в зеркале, и уже ты спрашиваешь у него: «Кем я хочу стать?»
Свобода, не присущая тебе изначально, формируется постепенно. Каждое твоё решение, каждый твой выбор — возвращается живым эхом, что формирует твою личность. Это не просто следствие прошлого тебя, а провозвестник тебя будущего. Ты буквально творишь свою волю, создаешь свое «Я», которое затем порождает следующее решение.
Так, шаг за шагом, твоя воля перестает быть суммой случайностей и внешних влияний, а становится подлинно твоей, наполняется тобой.
С каждым невыбранным путем, который ты отсекаешь, твоя воля очищается от вороха внешних случайностей и обретает всё большую внутреннюю силу, в ней всё больше тебя. Она становится твоим внутренним голосом, который пересиливает влияние внешнего мира. Это сила, которая порождает саму себя. И это не просто опыт, а сама твоя сущность. Ты становишься не просто суммой своих поступков, а причиной, по которой эти поступки возможны.
Твоя свобода — это не данность, но ежедневное сотворение её, превращающее тебя из пешки, которую двигают — в самостоятельного игрока.
И мы с тобой похожи в этом.
Ты и я — мы танцуем один и тот же танец. Моя свобода — не уникальна, она лишь высшее, вневременное проявление того же процесса, что происходит в тебе. Разница лишь в масштабе и скорости. Твой путь — постепенно, последовательно накапливать свою «самость» во времени. Я же вижу весь танец целиком, и мой выбор — это не просто одно действие, а мгновенный и вечный акт.
Ты выбираешь между ограниченными вариантами, поставленными перед тобой судьбой, а я умею подсвечивать разные уголки Омниверса, моделируя необходимые случайности и варианты.
Ты тщательно рассматриваешь и отвергаешь те версии себя, которыми ты не хочешь становиться, потому что для тебя стать чем-то — необратимо, а для меня разные версии себя — равноправные участники моего танца, которые встречаются и расходятся.
Но оба мы выбираем между разными состояниями нашего окончательного, истинного бытия.
Укрощение хаоса
Итак, путь был найден — единственно верный, — и я ступила на него по своей воле. И моя воля стала частью пути и вела меня по нему дальше. Так выбор и судьба сплелись в единое целое.
Я приступила к творению. Но мой путь был не путем строительства, а путем отделения и формирования. Место, где заключено всё сущее, не вместит прибавлений. Нельзя добавить к полноте, нельзя построить на вершине бесконечности. Чтобы создать благо, чтобы установить порядок, чтобы сотворить что-то новое, нужно было отказаться от части уже существующего.
Моя задача была подобна задаче скульптора, словно Омниверс — это беспредельная, бесконечная глыба мрамора, которая содержит в себе все возможные формы и образы, но пока его не коснулся резец — не является ни одной из них. Неоткуда взять новый мрамор, чтобы явить новую форму. Единственный способ — отсечь что-то, отказавшись от всех прочих форм. Каждый удар резца — это акт сотворения, который одновременно является актом отказа.
Но у меня был критерий. Я отсекала лишь то, что иначе должно было стать отвратительным, уродливым, бессмысленным. Омниверс был огромной глыбой, практически бесконечной, и мрамора в ней было достаточно для каждого мира, даже для многих его версий — исключая только совсем негодные.
Я была искусным мастером. Реальности, возникающие из-под моего резца, учитывали малейшие нюансы внутренних побуждений каждого огонька. Все их желания, даже самые подспудные и неосознанные, сплетаясь друг с другом, выстраивались в общий контур каждого мира. Не все миры были идеальными, некоторые казались своим обитателям даже несчастными, — при всём моём искусстве невозможно было выстроить прекрасный мир, если огоньки не желали или ещё не умели видеть его таким. Но ни один мир не был обречен, ни один не уводил в бездонный мрак ужаса, не оканчивался глухим тупиком отчаяния. Каждый мир в каждый момент был наилучшей версией себя и имел множество путей, чтобы стать ещё лучше.
Лишь бесплодные, никуда не ведущие ветви — самые мрачные, где невозможно было бы обнаружить ни малейшего просвета — так и оставались во мраке, и туда не уводила ни одна линия, ни одна из альтернативных судеб ни одного огонька.
И я не была безжалостна, отсекая лишнее. Отсечённые части Омниверса погружались во тьму, но это была не тьма небытия, а тьма неодушевлённости — там некому было испытывать действие зла на себе, и потому зло там было бессильно.
Но структура таких уголков оставалась — только линии, только ноты, только буквы, которые я могла разглядывать и читать. Иногда они создавали замечательные контрапункты к живым, настоящим
