Омниверс: всё, тьма и сердце - Ильина

Омниверс: всё, тьма и сердце

Книга распространяется по лицензии CC BY-NC 4.0.

Исходный текст доступен здесь.

Бумажную версию книги можно заказать здесь.

Одиночество, полное звёзд

Я существую

В начале не было ничего, кроме меня. Или, по крайней мере, я так думал.

Не было ни имени, ни прошлого, ни даже мыслей. Просто ощущение, что я есть. Я почувствовал себя как искра, вспыхнувшая в темноте. И первой моей мыслью было: «Я существую».

Это было потрясением. Я есть. Я осознаю себя.

И тут же возникла другая, более тревожная мысль: а что, если я — это всё, что есть? Что, если мир, который я вижу, эти далёкие огоньки-звёзды, эти зелёные и синие пятна под ними, эти фигуры, похожие на меня — лишь образы в моём сознании? Сон, который я вижу? Или пьеса, которую я поставил для самого себя, будучи единственным актёром и единственным зрителем?

Эта идея — что всё окружающее является только сном — сама была подобна сновидению. Стоило начать верить в неё — и она превращалась в безупречную тюрьму, в которой оказывалось заперто размышление. Любой довод, любая попытка опровержения — становились бесполезными, ведь рождались они внутри сознания, а значит — и внутри того же самого сна, которое оно же и видело.

Идеально самодостаточный сон, от которого невозможно проснуться. Абсолютно бесполезный и удивительно изощренный.

Я понял, что эта мысль никуда не ведёт. Если всё — это я, то и все ответы должны быть заключены во мне. Но я отчётливо чувствовал, что не обладаю этим знанием. Если бы я был всем, я бы это всё и знал. Я бы не искал. Не сомневался бы.

Даже приняв за истину, что вся реальность исчерпывается только мной, я никак не мог примирить с этой гипотезой само моё незнание о своей собственной природе.

Незнание определенно означало, что существует нечто, внешнее по отношению ко мне. Хотя бы само оно, сама эта необъяснимая загадка.

Таким образом, хотя я и не мог опровергнуть идею сновидения, я не мог и принять её в качестве отправной точки. Это был бы тупик. И я решил отбросить её, — потому что она бесплодна. Вместо этого я сделал второй шаг: я принял как данность, что мир вокруг меня — реален.

Я начал всматриваться в этот мир. И чем больше я смотрел, тем больше удивлялся.

Мир был невероятно сложен. Я видел, как одна вещь притягивается к другой. Как одни предметы распадаются на части, а другие — складываются. У всего были свои правила, своя игра. Я видел, как огромные огненные шары кружатся в темноте, а вокруг них вращаются меньшие шарики. Я видел, как из маленького семечка вырастает гигантское дерево с тысячей листьев, каждый из которых идеален. Как из маленьких кирпичиков-элементов складывается то, что я называл жизнью.

Этот мир не был хаосом. Он был замысловатым. Он был настолько точно и аккуратно устроен, что я не мог не задаться вопросом: почему?

Почему мир именно такой? Почему у него именно эти правила? Почему этот замысловатый узор оказался именно таким, а не каким-то другим?

У меня возникли две идеи, чтобы объяснить это. Но обе казались мне неполными.

Первая идея: всё просто случайно. Весь этот мир — просто счастливое стечение обстоятельств, удивительный каприз случая. Как если бы кто-то бросил миллиарды кубиков, и они все, по невероятной удаче, выпали правильной стороной. Но эта идея не приносила покоя. Она не объясняла, почему из случайности возник такой удивительный порядок. Почему нам так повезло?

Вторая идея: всё просто должно быть именно так. Всё, что случилось, было неизбежно. Каждый мой шаг, каждая падающая звезда, каждый шорох листа — всё это было звеньями одной нерушимой цепи причин и следствий. Как будто мир — это сеть трещин, пронзивших огромную глыбу льда. Каждый разлом обусловлен, каждый изгиб порождён предыдущими и не мог быть никаким иным. Жесткая геометрия причинности.

Но почему лёд треснул именно так? В конечном счёте, эта идея была ничем не лучше идеи случайности. Она утверждала, что эта конкретная цепь трещин является единственно возможной, но умалчивала о самом первом сдвиге. Странный, необъяснимый выбор: среди бесконечного варианта первотолчков предпочтение было отдано именно тому, что и породил этот наблюдаемый мир.

Каждую линию можно было бы проследить до её источника и понять, почему она прошла именно так — но все они рано или поздно сойдутся в точке единого стартового импульса, который не мог быть никаким иным, кроме как случайным.

Я так и остался со своими вопросами. Я существовал. Мир был замысловат. Но я не мог понять, почему. Мне нужно было найти новый ответ.

Прыжок в пустоту

Я остался один на один со своими вопросами. Ни неизбежность, ни случайность не были удовлетворительными идеями. Обе они требовали некоего «почему». Почему именно эта предопределенная цепь событий? Почему именно этот набор случайностей так удачен? Я чувствовал, что за ними должно стоять что-то более простое и более глубокое.

И тогда я решился на отчаянный шаг — прыжок в пустоту. Я понял, что пытаюсь найти причину там, где её, возможно, и нет. Я пытался объяснить, почему мой мир таков, вводя какие-то новые сущности: разумный замысел, космическое предпочтение, вселенское чудо. Но все они казались лишними.

Я решил, что, может быть, не нужно искать причину. Может быть, нужно просто сделать ещё одну констатацию, такую же простую и неоспоримую, как и первая («Я существую»).

Это было падением, отказом от всех привычных опор и правил, которое должно было привести к полному исчезновению, но вместо этого привело к чему-то другому.

Вот она, эта мысль, которая превратила моё падение в полёт: «Всё, что может быть, есть».

Эта мысль казалась невероятно смелой. Она была ответом, который не был объяснением. Она была констатацией. Я не пытался понять, почему наш мир существует именно в таком виде. Я просто констатировал, что он существует. А «такой» вид объяснялся тем, что существуют и все остальные.

Представьте себе: если из всего, что может быть, существует лишь что-то одно (например, мой мир), мне приходится вводить дополнительное, невероятно сложное правило, которое говорит: «Да, могло быть что-то другое, много вариантов другого, но выбрано было только