Князь: Попал по самые помидоры 18+ - Гарри Фокс
— Артушенька! — ее голос, низкий, как мурлыканье саблезубого тигра, наполнил утро. Она не пошла, она поплыла ко мне, улыбаясь так, что у меня похолодело в животе. — Племянничек мой ненаглядный! Наконец-то!
Прежде чем я успел что-либо сообразить, она обвила мою шею руками, прижалась всем телом (теплым, упругим, божественно пахнущим) и… впилась губами в мои губы. Не поцелуй. Это был захват. Глубокий, влажный, с участием языка, настойчивый и бесстыжий. Я остолбенел, чувствуя, как мир плывет. Ее руки вцепились в мои волосы, не давая отстраниться. В глазах мелькали искорки чистой, неразбавленной дьявольщины. Это длилось вечность. Или пять секунд. Но мне показалось, что я пережил еще одну оргию.
Она отстранилась, оставив мои губы покусанными и мокрыми, а в голове — вакуум. Ее глаза сияли весельем.
— Ну чего ты остолбенел, глупыш? — она легонько шлепнула меня по щеке. — Это же старая аскаронская традиция! Приветствовать родную кровь! Особенно такую… перспективную! — Ее взгляд скользнул вниз, к моим кюлотам, оценивающе и слишком заинтересованно. «Тетушка, я твой племянник!!!» — завопил мой внутренний голос.
И тут подошел Он. Отец Лиры. Гора мышц и шрамов. Я приготовился к удару. К рыку. К тому, что он выхватит тесак и назовет меня «осквернителем крови».
Вместо этого его лицо, казавшееся высеченным из гранита, расплылось в широкой, немного пугающей улыбке, обнажив золотой клык. Он шагнул вперед и… обнял меня. Не похлопал по плечу. А обнял. Так, что у меня хрустнули ребра, а легкие выплюнули весь воздух.
— Зятек! — прогремел его голос, как обвал в горах. — Наконец-то! Ух, какой! Мощный! Чувствую — драконья кровь кипит! Мне твоя тетушка тут многое о тебе рассказывала, пока мы… — он обернулся к Марицель.
Они посмотрели друг на друга. Тетушка подмигнула. Отец Лиры хрипло захихикал — звук, напоминающий перемалывание камней. Марицель прикрыла рот изящной ручкой, но в ее глазах плескался такой же безумный смех.
— … пока мы обсуждали детали свадьбы, — закончил он, подмигнув мне так многозначительно, что стало ясно — обсуждали они явно не флажки и меню. — Рад, зятек! Очень рад! Лирушка моя сокровище, но ты… — он снова сжал мои плечи, грозя переломить ключицы, — … ты мужик! Настоящий! Я слышал! И про источники, и про ночные подвиги! — Он громко хлопнул меня по спине, чуть не отправив в нокдаун. — Молодец! Кровь не стынет! Так держать!
Я стоял, как идиот. Губы горят от поцелуя тетки. Ребра ноют от объятий тестя. В голове — каша из нецензурных восклицаний. «Что⁈ КАК⁈ Он… рад⁈ Он знает про источники⁈ И про оргию⁈ И он… одобряет⁈ А тетушка… с ним… что⁈»
Годфрик за спиной неуверенно кашлянул. Мурка тихо мяукнула, ее ушки навострились, ловя каждый звук этого безумия.
— Ну что стоишь, Артушенька? — тетушка взяла меня под руку, ее грудь мягко прижалась к моему локтю. — Идемте, идемте! Выпьем перед праздником! У меня отличный эльфийский нектар! — Она повела меня к дверям, отец Лиры шел с другой стороны, положив свою лапищу мне на плечо так, что я чуть не пригнулся. — Рассказывай, как моя Лирушка? Не слишком ли она тебя терроризирует? — шепнула тетушка на ухо, ее дыхание горячо коснулось кожи.
— Э-э-э… — выдавил я.
— Не сомневайся, зятек! — грохнул отец Лиры. — Если что — я с ней поговорю! По-отцовски! Хотя… — он снова хитро подмигнул, — … судя по рассказам, ты и сам неплохо с ней справляешься! Ага? Ха-ха-ха!
Они с Марицель снова переглянулись и дружно захихикали. Как два заговорщика, нашедших идеальную игрушку.
Я шагал между ними, чувствуя себя не князем, а котенком, зажатым между двух доберманов. Один — воплощение брутальной силы, внезапно оказавшейся на моей стороне. Другая — олицетворение опасной, безумной красоты, с поцелуями, от которых сводит челюсть. И оба — явно что-то замышляют. И явно наслаждаются моей растерянностью.
«Семейка… — пронеслось в голове, пока тетушка тащила меня к нектару, а тесть хлопал по спине, грожая выбить душу. — Ебаная в рот семейка. Но… хоть не убьет. Кажется. Надеюсь. Охренеть». Годфрик и Мурка шли сзади, и я поймал на лице капитана выражение глубочайшего уважения, смешанного с ужасом. Мурка же просто мурлыкала, как будто все шло по плану. Какому — одному Коту-Воителю было известно.
Глава 20
Кто создал тебя такую⁈
«Лазурная Усадьба» внутри оказалась еще пафоснее, чем снаружи. Хрустальные люстры размером с телегу, гобелены, изображающие эпические битвы (где победитель почему-то всегда напоминал мэра Пилленберга), и воздух, густой от запаха дорогого дерева, воска и… чего-то порочного, что явно витало вокруг моей тетушки. Нас провели в «комнату для интимных бесед» — зал с низкими диванами, тонущими в шелковых подушках, и столом из черного мрамора, уже ломившимся от яств и бутылок с подозрительно мутным содержимым.
Тесть, лорд Клык (я мысленно уже сократил его титул до «Клык»), уселся в огромное кресло, которое застонало под его весом. Он сразу схватил кувшин с чем-то темным и вонючим и налил себе полный бокал, не глядя. Марицель изящно опустилась на диван рядом со мной, ее платье опасно зашелестело, открывая щиколотку в дорогой туфельке. Я осторожно пристроился на краешке другого дивана, чувствуя, как каждая мышца кричит о пощаде. Годфрик и Мурка скромно устроились у двери, как преданные псы, готовые то ли защищать, то ли убежать.
— Ну, Артушенька, — начала Марицель, наливая мне в хрустальный бокал жидкость цвета крови, которая пахла спелыми ягодами и обещанием головной боли. — Поздравляю с выбором! Лира — бриллиант! Настоящая жемчужина Аскарона! И кошачья стать, и огонек дракона в крови! — Она чокнулась со мной, ее взгляд скользнул по мне оценивающе. — И тебя видно — не лыком шит! Возмужал! Окреп! Прямо, как Клык, гляди, а? — Она кивнула на тестя.
Клык, отхлебнув из своего кувшина (мимо рта не пролил ни капли!), громко крякнул:
— Ага! Здоровый! Крепкий! Чувствую — костяк мощный! Не то что эти вырожденцы-эльфы! — Он плюнул (благо, в камин). — Тетка твоя права! Мужик! Видно! Особенно по рассказам про те источники! Ха! — Он грохнул кулаком по столу, заставив звенеть бокалы. — Оргии! Правильно! Князь должен! Народу показывать мощь! Ха-ха! «Освободитель Мошонки»! — Он выпалил это с таким восторгом, что я чуть не поперхнулся вином. — Люблю! Прям как в мою молодость! Только мы без плакатов! Скромнее были!
