Скандал, развод и Новый год - Ольга Гольдфайн
Мне не по себе. Чувствую какую-то неловкость, тревогу, дискомфорт.
Достаю карманное зеркало и внимательно рассматриваю своё лицо: глаза на месте, помада не размазалась, пуговицы на блузке тоже все застёгнуты. Не могу объяснить непонятное оживление в коллективе и неподдельный интерес к собственной персоне.
— Валерия Андреевна, вас шеф вызывает, — заглядывает в кабинет секретарь Людочка.
Я встаю из-за стола, одёргиваю юбку и решительным шагом отправляюсь к начальнику. Надеюсь, наш отдел не слишком накосячил, иначе по какому поводу ему вызывать меня на ковёр?
Но я жестоко ошибаюсь. Снова. Кажется, судьба решила выбить у меня из-под ног последнюю опору...
Директор в кабинете стоит у окна и смотрит на падающий снег. До Нового года осталось всего несколько дней, и впервые мне не хочется отмечать этот праздник. Теперь он будет ассоциироваться с изменой мужа, горьким разочарованием, крахом моей семейной жизни.
Не хочу…
— Можно, Марк Николаевич? — заглядываю в кабинет.
— А, Валерия Андреевна! Входите, голуба, присаживайтесь, — Матвеев поворачивается на звук и приглашает меня к столу. Сам садится в большое кожаное кресло.
Невысокий рост и невзрачная внешность заставили этого мужчину отчаянно карабкаться наверх. К пятидесяти годам он имеет успешный бизнес в области рекламы, свою типографию, красавицу жену модельной внешности и одарённого сына. Мальчик учится в специализированной гимназии, идёт на золотую медаль.
Шеф растерянно проводит рукой по своей лысой макушке, теребит узел галстука, словно ему нестерпимо душно и хочется развязать аксессуар.
Позже я понимаю: Матвеев просто не знал, как подступиться к неприятному разговору и разрешить сложившуюся ситуацию.
Не глядя в глаза, он начинает:
— Валерия Андреевна, не буду ходить вокруг да около. Вот вам ручка и листок бумаги — пишите заявление по собственному желанию.
Я отказываюсь верить в услышанное. Лихорадочно вспоминаю, с каким проектом могла так промахнуться, недоглядеть, пропустить ошибку.
— Вы что, меня увольняете? — таращусь на начальника в полном недоумении. Он кивает, всё так же отводя взгляд.
— За что? Почему?
— А вы не знаете? — Матвеев находит в себе силы посмотреть на меня. — Неужели не видели ролик в сети?
Шеф берёт со стола телефон, скроллит ленту, заходит по ссылке и показывает мне видео, снятое кем-то на корпоративе мужа и слитое в интернет.
— Поздравляю, вы нынче звезда ТикТока. Посмотрите, сколько просмотров. В комментариях идёт конкурс на лучшее название ролика. «Кровавая баня», «Пир вампиров», «Месть обманутой жены»…
У меня пропадает дар речи. Я смотрю на своё искажённое злобой лицо на экране и вспоминаю свои чувства. Ярость, которая захлестнула в тот момент. Серый туман в голове, барабанящий в висках пульс, острую боль в груди…
Я словно снова стою напротив мужа и его любовницы и смотрю на счастливую пару. А мой мир рушится, осыпается песком времени и покрывается сажей потухшего семейного очага.
На видео рядом с Ликой мелькает генеральный директор "Алмазов Сибири".
Откуда-то издалека доносится голос Матвеева:
— Простите, но нашей компании лишнее внимание прессы не нужно. СМИ этот скандал не обойдут стороной, будьте уверены. Баринов — не та фигура, которую можно игнорировать. А его присутствие здесь только слепой не заметит.
Молчу. Не знаю, что сказать. Сжимаю под столом похолодевшие руки и кусаю губы.
«Только не реви! На работе нельзя плакать! Это не профессионально! Держись!»
Глубоко дышу, чтобы солёное море осталось внутри и не выплеснулось наружу.
А Матвеев продолжает пинать мою последнюю опору:
— Хоть мы и рекламное агентство, но чёрный пиар не приветствуем. Сумели устроить скандал в известной корпорации, сумейте и оградить от него родную контору. Я ценю вас как профессионала и глубоко сочувствую как обманутой женщине, но и вы меня поймите — под угрозой дело всей моей жизни…
Мне было всё ясно. Да и как я могла просить Матвеева так рисковать? Он много хорошего для меня сделал, вырастил от простого дизайнера до руководителя отдела. Платил зарплату, выписывал щедрые премии, к праздникам всему коллективу дарил небольшие подарки.
Без слов взяла ручку и написала заявление.
Стыд густой горячей волной поднялся откуда-то снизу, покрыл моё лицо отвратительными красными пятнами, сделал багровой шею.
Парадокс: согрешил муж, а стыдно было мне…
— Простите, Марк Николаевич, я не ожидала, что так получится, — извиняюсь, обернувшись уже в дверях.
Шеф тоже чувствует себя не в своей тарелке:
— Ничего, Лера, всякое в жизни бывает. Ты держись. Я распоряжусь, чтобы тебе выплатили всё до копейки и премию по итогам года. На какое-то время этих денег хватит. Если не найдёшь работу — позвони, я по своим каналам попробую тебя пристроить. Ну, и денег подкину, если понадобится…
— Спасибо вам, — благодарю и скорее покидаю кабинет директора.
Быстро бегу по коридору, чтобы уединиться. В туалетной комнате закрываюсь в кабинке и от души реву.
Матвеев — хороший мужик, я его понимаю, но обида от этого меньше не становится. Отчаяние заполняет каждую клеточку тела. Что мне делать?
Нет денег, нет работы, нет убежища, где я с детьми могла бы спрятаться и переждать жизненный шторм.
Ехать к родителям в Хабаровск, менять хорошую школу и перспективы высшего образования в столице на холодный климат и более низкое качество образовательных услуг — не вариант.
Снимать жильё в Москве теперь не по карману, пока не устроюсь на новую работу с достойной зарплатой.
Есть подруга, которая может приютить на время: Света работает бортпроводницей и дома бывает редко. Думаю, пару недель мы сможем у неё перекантоваться. Видеть Вадима я больше не могу…
От души наплакавшись, умываю лицо и иду в кабинет за вещами. До конца рабочего дня мне не выдержать насмешливые и сочувствующие взгляды коллег.
Все видели, что произошло. Все знают, что у моего мужа молодая беременная любовница. Не хочу ни жалости, ни советов, ни поддержки…
В машине звоню Светлане. Познакомились мы ещё в институте, который она благополучно бросила и променяла на мечту о небе.
Окончила курсы стюардесс, с английским у неё со спецшколы было всё в порядке, и теперь летает по всему миру, наслаждаясь жизнью.
Я вроде и завидую с одной стороны, а с другой — понимаю: Светка заплатила отсутствием детей и семьи за эту возможность путешествовать и целовать розовые облака на закате и восходе.
На звонок подруга отвечает почти мгновенно:
— Привет! Только подумала о тебе! Лерка, я, кажется, выхожу замуж!
Мне и радостно за неё, и горько за себя. Моему-то замужеству пришёл конец…
— Поздравляю! А я развожусь… — сообщаю сквозь вырвавшиеся слёзы.
— Как разводишься?! — недоумевает Тарасова. — У тебя
