Артистка - Владимир Моисеевич Гурвич
Я шла по улице, даже не представляя куда. Проходя мимо церкви, внезапно решила зайти. Следует сказать, что я отнюдь не религиозна, я даже точно не знаю, являюсь ли я верующей. За годы своей жизни я так и не выяснила этот вопрос, хотя бы потому, что никогда особенно не задавалась им. В храм ходила крайне редко, а молилась в нем всего дважды. И оба раза это было связано с дочерью.
Впервые я это делала, когда в пять лет Анжела серьезно заболела; речь шла об ее жизни и смерти. От отчаяния я не знала, что делать, и ноги сами привели меня в храм. Я поставила свечку и затем встала напротив иконы какого-то святого. Кажется, это был Николай Угодник. Никаких молитв я не знала тогда, как, впрочем, не знаю их и теперь. И считаю, что знать их вовсе не обязательно. Обращение к Богу должны идти из самых глубин души, а уж, какие при этом приходят слова, не столь важно. Возможно, я ошибаюсь, но почему-то мне кажется, что Всевышний в этом вопросе со мной согласен.
В течение, наверное, часа я повторяла примерно один и тот же текст: «Господи, умоляю, помоги мне. Если надо возьми мою жизнь, мою душу, только не дай умереть моей маленькой дочурке». Не знаю, помогла ли та молитва, но Анжела не только выздоровела, но и никаких последствий болезнь не оставила.
Второй раз это было, когда Анжела в восьмом классе совершенно неожиданно отбилась от рук. Чтобы еще больше не портить себе настроение, не стану рассказывать, что она вытворяла. Я пришла в ту же церковь, подошла к той же иконе. Долго смотрела на лик Николая Угодника. В какой-то миг мне даже показалось, что и он узнал меня.
Понимаю, что несу полную чушь, но от всех моих бед у меня перекосились мозги. Но факт остается фактом, что и новая молитва тоже подействовала; постепенно дочь снова стала превращаться в нормального ребенка. А помог ли мне святой, вряд ли когда-нибудь узнаю.
И вот я опять оказалась рядом с ним. С момента нашей первой встречи он нисколько не изменился, хотя прошло немало лет. На лице ни одной новой морщины, взгляд такой же внимательный, а золотой нимб вокруг головы ничуть не потускнел. Но сколько бы я не пыталась произнести импровизированную молитву, ничего не получалось. Если в первые два раза слова сами приходили ко мне, то сейчас они отказывались это делать. Я поняла, что это знак того, что Бог не желает мне помогать и надо искать какое-то другое решение.
Да, именно за ним я и направилась. Зашла в магазин, купила обычный продуктовый набор — и уже прямой дорогой двинулась к Миркину.
Там-то меня и прорвало. Едва я его увидела, как тут же бросилась ему на грудь и стала орошать ее своими горючими слезами. Понятно, что в первые мгновения он был огорошен моим поведением, затем стал медленно и нежно гладить меня по голове. При этом не делал попыток оторвать меня от своего домашнего халата.
Выдав на гора солидную порцию слез, я сама отодвинулась от Миркина.
— Дорогая, Марта, что случилось? — задал он логически вытекающий из ситуации вопрос.
Я стала рассказывать, что произошло. Периодически мое повествование прерывалось всхлипами.
— Все шло к этому, — вынес он резюме.
— Вы знали, что так будет? — изумилась я.
— Нет, конечно, дорогая Марта. Я же не пророк и не предсказатель. Но я знаю, что если процесс запущен, он не остановится, пока не дойдет до логического завершения.
— Что же мне делать, Яков Миронович? — грустно спросила я. — Меня изгоняют отовсюду. Такое впечатление, что меня вообще выпроваживают из жизни. Совсем скоро Анжела уедет к отцу, и я окончательно не буду никому нужна.
— Ситуация действительно сложная, — признал Миркин.
Я посмотрела на него и вдруг поняла, что впервые вижу его таким растерянным. Неужели он не знает, что посоветовать несчастной в этом случае?
— Я так надеялась, что вы мне что-нибудь подскажите.
— Увы, не всегда советы приходят на ум. — Он замолчал. — Знаете, дорогая Марта, я несколько раз в жизни попадал, как мне казалось, в безвыходные ситуации.
— И как выходили из них?
— Когда был помоложе, то сильно трепыхался, пытался найти выход. Иногда весьма экстравагантный. А становилось только хуже. А когда стал постарше, то ничего не предпринимал, просто наблюдал за тем, как развиваются события.
— И как они развивались?
— Сначала по самому плохому сценарию, а затем, достигнув некой кульминации, вдруг что-то менялось, и начинался разворот. А затем все приходило в норму. Правда, новая реальность существенно отличалась от прежней. Но в какой-то момент приходило понимание, что это только к лучшему.
— Предлагаете мне поступить так же?
— А что еще остается. Только ни за что не делайте то, чего совершенно не хочется делать. Это никогда не является выходом.
— Не хочется ехать в тот театр.
— Не езжайте. Я немного знаю этот театр, это клоака. Мне пишут иногда оттуда. Главреж там не только бездарь, но еще и самодур. Точнее, потому и самодур, что бездарь.
Внезапно по лицу Миркина пробежала гримаса, как мне показалось, боли. Я вдруг вспомнила, что как только увидела Миркина, то мысленно отметила, что он выглядит хуже, чем обычно. Но я тут же забыла об этом, так как было не до того, я расплакалась на его груди. Впрочем, об этом бесславном факте моей биографии вы уже знаете.
— Яков Миронович, вы хорошо себя чувствуете? — спросила я.
Несколько мгновений Миркин колебался с ответом, я это видела по выражению его лица.
— Не буду, Марта, от вас скрывать, что-то в последние дни чувствую себя хуже. Стало чаще, чем раньше сжимать в груди. Но выпью таблетку, сразу проходит, — поспешно добавил он.
— Тогда я принесу таблетку.
Где располагалась аптечка в этой квартире, я знала прекрасно, так как сама ее и заполняла. Миркин выпил таблетку. Несколько минут мы сидели молча в ожидании, когда подействует лекарство.
— Стало лучше, — объявил Миркин. — Можем продолжить разговор.
— Меня беспокоит ваше состояние, а мне скоро уезжать на съемки сериала. Как мне оставлять вас без присмотра? Обещайте, если будете себя плохо чувствовать, тут же звонить в «Скорую».
— Обещаю.
— И пусть Ренат почаще бывает у вас. Я ему
