Развод. Ты всё испортил! - Аника Зарян

Чтобы хоть немного успокоиться, она выпила натощак три таблетки валерианки, но должного эффекта всё равно не достигла. Наоборот. С разбегу нырнула в крошечную статистическую вероятность, когда седативное действует наоборот. Нервозность повысилась, руки потряхивались, сердце колотилось, как безумное.

И Норы, как назло, не было рядом, чтобы попросить ту поговорить с Ксюшей вместо неё.

Две недели.

В эти две бесконечные недели, кажется, поместилось всё отпущенное ей горе. Она чуть не потеряла и сына, и внуков. Но сын, слава Богу, рядом. Живой и почти здоровый. А внуки...

Внуки теперь ходят к сватам.

Нет, она, конечно, не ревновала. Просто слишком резко они все её бросили. И невестка, и внуки... Не для кого стало заваривать по утрам кофе с пахлавой. Некому по выходным печь пироги да торты... Нора, справившись с готовкой, почти не выходила из комнаты. Карен совсем не выходил из комнаты. Муж... Муж из комнаты выходил, конечно, но либо на работу, либо, прямиком в кабинет. А оттуда уже не выходил до самой ночи. И сидела Лариса целыми днями одна в большой гостиной на большом диване перед большим телевизором и не знала, куда направить всю накопившуюся любовь.

Посмотрела снова на телефон. Потянулась, подняла, сжала в пальцах... Зависла. Ногти истончались, острые заусенцы цепляются за всё и нестерпимо ноют... Она всегда гордилась ухоженными руками – даже в самые трудные годы находила время на маникюр. А теперь… Теперь даже это маленькое женское удовольствие казалось предательством. Как можно тратить время на пальцы, когда семья рассыпается, как песок сквозь эти самые пальцы?

Горько и протяжно выдохнула.

Дотронулась до экрана.

На нем – последнее фото внуков: смеющиеся, в новых кепочках, которые купила им она.

- Ёшкин лаваш… – прошептала она в пустоту, но тут же испуганно оглянулась. И облегченно выдохнула. Слава Богу, никто не услышал. – Сколько ж можно сомневаться?! Пальцы в руки – и вперед!

Первый гудок.

Второй.

После третьего губы начали дрожать от обиды.

После четвертого в глазах появились слёзы.

После пятого невестка наконец ответила.

- Да.

«Да».

Ни «привет», ни «как дела».

По голосу Лариса поняла – всё ещё обижена. Хотя в том, что произошло, её, Ларисы, вины, не было вовсе.

- Ксюша джан, как ты?

- Всё хорошо. Что-то с Кареном?

- Нет, Господь упаси! Что за страшные мысли?! Я что, не могу тебе просто так позвонить?

Получилось резковато. Лариса тут же об этом пожалела. Она помириться хотела, а не отталкивать от себя дочку еще больше.

- Можешь, конечно.

Может!

Не «можете, Лариса Николаевна», а просто и по-родному – можешь!

Улыбка растянулась на всё лицо. И голос Ксюши больше не казался таким уж холодным, обиженным. Послышалось? Ксюша всегда была скупа на слова, но в немногословности раньше умудрялась и любовь, и ласку, и уважение показывать.

- Я хочу детей увидеть, ай бала. Приезжайте, так мы соскучились! – сказала, и только потом вспомнила, что Карен просил не говорить внукам о том, что болеет. Они думают, что папа уехал по работе, говорят с ним по телефону... – Или я приеду сама. Да! Дай адрес, дочка, я приеду! У меня подарки... – Лариса закрыла глаза, чтобы набраться решимости. – И мне очень надо с тобой поговорить, дочка. Пожалуйста...

- Хорошо, – прошептала невестка. – Приезжайте.

Она запомнила адрес. Едва дождалась такси, взяла объемную сумку, ключи и выбежала из дома, на ходу поправляя цветастый шейный платок.

Второй раз за две недели она выходила из дома не просто так, не в магазин или в больницу.

Она ехала к своей семье.

Двор ей понравился. Небольшой, аккуратный, чистенький. Утопал в зелени, а сиренью пахло так, что будь она хоть немного расслабленнее, она обязательно бы улыбнулась.

Перед самой дверью Лариса резко выдохнула и нажала на звонок.

Невестка открыла быстро.

- Проходи, – сказала, отступив в сторону и заглядывая ей за спину, будто ожидала увидеть кого-то еще. Никого не разглядев, спросила удивленно: – Ты одна?!

- Одна, дочка. Мне с тобой хотелось увидеться. Важное сказать.

- Ладно. Проходи на кухню, я поставлю чай.

С прихожей квартира выглядела довольно мило. Но было тихо. Лариса разулась, аккуратно поставила ботильоны вдоль стены и прошла вперед.

- А дети?

- Еще в школе, скоро придут.

- Сами?!

Страшная картина, что её малыши одни ходят по большому, опасному городу, запустила подпитанное валерианкой сердце с новой силой.

- Да, школа видна из окна, не волнуйся.

- Ладно. – потом сделала глубокий вдох и повторила. – Ладно. Даже хорошо, что ты одна, дочка. Мне важное сказать надо. Я эту речь для суда готовила, но утром мне Карен сказал, что судов больше не будет. И что вас развели.

- Да. – Ксюша включила чайник, села напротив и начала нарезать фрукты в вазочку.

Лариса с тоской наблюдала за движениями любимой невестки. Скучала по ней очень...

- Да... В общем... Я своих детей уже вырастила. И я не хочу воспитывать ваших детей.

Брови невестки поползли вверх, она отпустила нож. Лариса мысленно улыбнулась, представив, как бы эффектно это звучало, произнеси она всё, что собиралась сейчас озвучить, перед судьей. Не делая долгой паузы, она продолжила.

- Мое дело – любить их и баловать, а воспитывать их – дело родителей. Карен с утра до ночи на работе. – Тут она споткнулась о собственные слова и исправилась: – Был. И потом будет, я его знаю. И если он хочет, чтобы его дети жили с ним, то и воспитывать их, возиться с ними с утра и до вечера должен он.

- Я не понимаю, к чему всё это? Нас развели. Дети будут жить со мной. Воспитывать и возиться с ними, как и прежде, буду я. И их отец, если изъявит желание.

- Да, дочка, я это уже тоже знаю.

- Тогда зачем эта странная речь?

- Для суда. Чтобы у тебя их не отбирали. Оххх. – Лариса тяжело опустила плечи. – Мой сын таких дел наворотил... Я не могу, как в детстве, исправлять за ним все его ошибки. Все не могу... Но одну могу точно, дочка. И исправлю, потому что иначе спать спокойно не смогу. Жить спокойно не смогу, пока мои дети по чужим домам ютятся.

Лариса потянулась за сумкой и, не глядя, выудила из нее папку. Уверенным движением протянула её Ксюше.

- Пока мой ребенок