Артистка - Владимир Моисеевич Гурвич
Наверное, вы уже догадались, что за исцелением я отправилась к Миркину. А к кому же еще, больше не к кому. А все дело в том, что у меня нет близкой или, как часто говорят, закадычной подруги. И это было странно даже мне самой. Я человек вполне общительный, доброжелательный, всегда готовый прийти на помощь к другому. Иногда это мне даже сильно вредило, можно для примера вспомнить ситуацию с Касаткиной.
Но все же большинство людей мне были благодарны за оказанную им помощь. Поэтому, имея много знакомых, повторю, у меня нет задушевной подруги. В моей жизни было несколько таких девушек и женщин, которые вполне могли претендовать на получение такого почетного статуса. Но по разным причинам они ими так и не стали; что-то в самый последний момент не срасталось. Почему? Для меня это загадка.
Разумеется, я пришла к Якову Мироновичу не с пустыми руками, а с пакетом, в котором лежала курица, которой предстояло в самое ближайшее время обрести образ супа. По моим прикидкам, мой подопечный давно сидел без него.
Но когда я открыла холодильник, но к изумлению обнаружила в нем кастрюлю с куриным супом. Я тут же спросила об этом Миркина, как он тут оказался?
— Приходил Ренат и сварил суп, — пояснил Миркин.
— Он умеет варить суп? — почему-то удивилась я.
— А что тут странного, он же одинокий мужчина, должен же себя кормить. Вас, Марта, не было, вот он и решил это сделать за вас.
— Неожиданно, — констатировала я. — Все равно сварю суп, суп Рената остался на один раз.
Я занялась готовкой, Миркин по привычке наблюдал за мной.
— Марта, вы сегодня какая-то не такая, — вдруг услышала я.
Я тут же обернулась.
— А какая?
— Немного грустная, немного потерянная.
Я поставила кастрюлю на плиту и подсела к хозяину квартиры.
— А как вы определили?
— Главным образом по глазам. Да и по выражению лицу — тоже.
— Вы правы, Яков Миронович, что-то со мной не так.
— Это нормально.
— Что нормально? — не поняла я.
— С нормальными людьми в этой ненормальной жизни должно быть не так. Они не могут не ощущать дискомфорта.
Я напрягла свои весьма средние мыслительные способности, чтобы осмыслить только что услышанное.
— Вы не находите, что это как-то странно звучит. Нормальным людям в этой жизни должно быть непременно плохо. А кому тогда хорошо?
— Тем, кто воспринимает мир, не критично, таким, каким он им видится. И при этом они вполне довольны увиденным.
— А я не такая?
— Вы, дорогая, Марта, другая. Вы — актриса.
— Но актрис много, только в нашем театре их несколько десятков. И все они нормально живут, никто особенно не страдает от того, что мир не совсем тот, каким бы хотелось его видеть.
— Они не актрисы.
— А кто тогда?
— Просто те, кто выходят на сцену. Даже если они талантливые.
— Чем же отличаюсь от них я? Я тоже выхожу на сцену. Правда, теперь уже не уверена, что талантливая.
— Это только внешнее сходство. Настоящий артист тот, кто остро ощущает несовершенство мира и пытается своим творчеством донести это чувство до других. У таких актеров оголенные нервы, а у подавляющего большинства они перевязаны изоляцией. А потому ничего по-настоящему не чувствуют. Что может сыграть тот, кому всегда хорошо.
— То есть, артисту должно быть непременно плохо?
— Почему же всегда, не всегда. Но это состояние его должно периодически посещать.
— И как часто?
— Хотите составить график? Не получится, это происходит обычно внезапно, когда не ждешь.
— Так у меня и получилось, — призналась я. — Еще совсем недавно я купалась в волнах благополучия. Не скрою, это приятное ощущение.
— Кто бы сомневался, дорогая Марта, — улыбнулся Миркин. — Но у таких людей, как вы, это рано или поздно кончается.
— Вот и кончилось, — с грустью констатировала я. — Не могу сказать, что меня это радует.
— Это в вас, Марта, вещает обыватель. А он всегда радуется тому, чему следует огорчаться.
— Когда я вас слушаю, Яков Миронович, то нередко ощущаю себя очень глупой.
— Это пройдет.
— Полагаете? А мне всегда казалось, что глупость — эта хроническая болезнь, она исчезает только вместе с человеком.
— Абсолютно верно, но это касается только глупых людей.
— Разве я не такая?
— Нет. Вы умная, дорогая Марта, просто жили и продолжаете жить среди глупых. Но начинаете постепенно прозревать. Сразу предупреждаю — это весьма болезненный процесс. Но надо перетерпеть.
— И что тогда случится?
— Вы станете умной. Поверьте, это стоит того, чтобы помучиться.
— Ладно, пусть так, — не стала я спорить. — Но что мне делать теперь? Сами видите, в каком состоянии я пребываю. А мне хочется от него избавиться.
Я видела, что Миркин задумался.
— Пожалуй, для вас у меня есть только один рецепт. — Он замолчал.
— Не томите, какой?
— Сблизьтесь с Ренатом, он по-настоящему умный и талантливый. Вам нужен именно такой режиссер, а ему — такая актриса, как вы.
— Откуда вы знаете, что я нужна ему?
— Это очевидно, — улыбнулся Миркин. — Нам не пора обедать?
35
Сами понимаете, если Миркин посоветовал мне что-то сделать, я не могла не исполнить его совет. Я вышла из его дома и стала размышлять, как поступить? Несмотря на то, что я актриса, а значит в представление обывателя раскованная особа, первой звонить мужчинам я как-то не привыкла. Когда приходилась это делать, всегда ощущала какую-то то ли скованность, то ли стеснение. А тут Ренат еще значительно младше меня. Такое впечатление, что я навязываюсь ему, желая отведать аппетитного молодого тела. Тем более, он, как мужчина, очень даже ничего: довольно высокий, статный, и лицо приятное. В общем, в этом смысле вполне подходящий объект.
Разумеется, у меня и мысли не было соблазнять его. А даже, если и были бы, то я не стала бы относиться к ним серьезно — мало ли какая чепуха, как чертополох, лезет в наши головы.
К тому же у меня сложилось о Ренате двойственное впечатление. Сначала о негативном. Мне он показался чрезмерно самоуверенным и амбициозным, из него буквально сочилось чувство превосходства, если не над всеми, то над многими. Хотя с другой стороны, для творческого человека, режиссера, возможно, это не самые худшие черты.
Теперь о позитивном. В нем, в самом деле, ощущался творческий потенциал, возможно, даже довольно большой. В этом вопросе
