Артистка - Владимир Моисеевич Гурвич
— С удовольствием. — Ренат позвал официанта.
— И перейдем, наконец, непосредственно к театру, — предложила я.
— С удовольствием. Тем более, это моя любимая тема.
— И моя. Так что вы мне, Ренат, хотите сказать?
— Я думаю об этом весь наш разговор.
— Пора озвучивать мысли, не то мы будем сидеть здесь до утра. У каждого серьезного режиссера должно быть свое кредо. Я уверенна, что оно у вас есть.
Ренат, соглашаясь, кивнул головой.
— Для меня самое страшное в искусстве — это формализм. Драматурги что-то пишут, режиссеры что-то ставят, артисты что-то играют, а зрители что-то смотрят. Затем все спокойненько расходятся и тут же забывают, что было всего несколько минут назад. При этом абсолютно ничего не меняется, ни с кем ничего не происходит. И невольно возникает вопрос: а зачем все это надо?
— И как вы на него отвечаете?
— Я отвечаю, что такой театр никому не нужен.
— А вам не кажется, что вы уж чересчур радикальны?
— Кажется. Но только так можно творить искусство. Все великие мастера в своих жанрах, как творцы, были радикалами. Но не это главное.
— Не это? — удивилась я. — Что же тогда?
— Марта Игоревна, мы же с вами оба ученики Якова Мироновича.
— Не знаю, как вы, я — нет. Я с ним познакомилась совсем недавно, до сих пор не прочитала ни одного его произведения. Хотя сегодня соврала ему, что одно начала читать.
Ренат на мгновение задумался.
— Это не важно?
— Не важно? — в очередной раз удивилась я. — А что же важно? Знаете, Ренат, вы меня все время удивляете.
Неожиданно на его лице расплылась довольная улыбка.
— Значит, наш спектакль удался.
— Это вы о чем? Мы разве на сцене?
— Наш с вами разговор, то, что мы тут сидим — это разве не замечательная мизансцена, А посмотрите здешние интерьеры — это же прекрасные декорации?
Я посмотрела, кафе, как кафе, довольно унылое и безликое. Здесь уже через полчаса становится скучновато. И уж точно ничего замечательного я вокруг не обнаружила.
— Не вижу ничего замечательного, — так и сказала честно я.
— Значит, увидите потом.
— Потом — это когда?
— Когда станете вспоминать наш разговор.
— Вы уверены, что я его буду вспоминать.
— Нисколько не сомневаюсь.
— Вы чересчур самоуверенны, Ренат, — констатировала я.
— Вовсе нет, это совсем другое.
— Что же?
— Потом поймете.
Кофе в чашке снова кончилось, и я мучительно размышляла — заказать ли новую порцию или встать и уйти? Дилемма, возможно, не менее тяжелая, чем у принца Гамлета. Но то, как он решил ее, в конце концов, мне бы не хотелось повторять его опыт.
— Вы не находите, что как-то не вежливо так отвечать даме, которая к тому же старше вас, — проговорила я с единственной целью, чтобы что-то сказать. Я ощущала, что теряю нить разговора.
— Понимаете, Марта Игоревна, — проговорил Ренат, — я хочу, чтобы в мой театр люди ходили бы за обретением смысла, чтобы размышляя, что им делать, как поступать в разных жизненных ситуациях, в поисках ответов, шли бы за ними на наши спектакли.
— Ренат! — воскликнула я. — Это полнейшая утопия. Так никогда не будет.
— Возможно, особенно, если к этой цели не двигаться. А если двигаться, то, кто знает, насколько удастся ее добиться. Кстати, это мысль не моя, а Якова Мироновича. Я вычитал ее в одной его давней статье. И сделал ее для себя путеводной. Если цель нельзя достичь, это не означает, что не надо к ней идти.
Не буду больше заказывать кофе, вдруг решила я, надо завершать разговор. Итак, сидим почти два часа.
— Вы правы, Ренат, — сказала я для того, чтобы снова только что-то сказать. — У вас прекрасные задачи. Но буду перед вами честна — они мне кажутся недостижимыми. В жизни все намного проще.
— А вот Яков Миронович так не считает. Почитайте его статьи и книги, он в них постоянно об этом говорить.
— В книгах и статьях можно написать все, что угодно. Как известно, бумага все терпит.
— Но я все это делаю на практике. У меня, конечно, не все, но кое-что уже получается. А дальше будет еще лучше.
— Могу пожелать вам удачи.
— Мне нужны вы, — скорее не сказал, а выдохнул из себя мой собеседник.
— Что? И в каком виде я вам нужна? В таком, как сейчас пойдет, или переодеться?
— Разумеется, как актриса. Вы созданы как раз для моего театра.
— Ренат, у вас же нет театра, у вас любительский кружок. Разве не так?
— Не так. Театр возникает не от того, что есть хорошее здание, профессиональная труппа, театр возникает тогда, когда люди знают, что они хотят делать, ради чего собираются вместе. У меня это именно так, а в вашем театре — нет. В городе один театр — это тот, которым я руковожу.
— Это вам Яков Миронович сказал?
— Нет, это я так считаю.
Уже лучше, подумала я. Оспаривать этот тезис у Миркина мне было бы гораздо трудней.
— Ренат, давайте на сегодня завершим наше общение. Мы и так проговорили долго.
— Я смотрел на часы, два часа и десять минут. Так как вам мое предложение?
— Какое? — не поняла я в первый момент.
— Работать в моем театре. Зарплата будет, конечно, маленькая, но ведь не ради же денег выходить на сцену.
Я позвала официанта и попросила нас рассчитать.
— Я заплачу, — запротестовал Ренат.
— Предположу, что у вас зарплата меньше, чем у меня. Тем более, у вас грандиозные планы и деньги вам еще пригодятся. А у меня планов попросту нет.
Я поднесла карточку к терминалу, который поставил передо мной официант. Дождавшись, когда из недр аппарата выползет чек, встала.
— Ренат, было очень приятно с вами познакомиться, — сказала я и быстрым шагом прошествовала к выходу из кафе. Стоит ли говорить, что в свою походку я вложила максимум театральности и сексуальности, на которые была способна. Для чего? Задайте более легкий вопрос, я сама не знаю, зачем так поступила.
30
Я завершила разговор с Ренатом потому что… А дальше у меня никак не получалось закончить предложение, потому что элементарно не знала, что написать. Я чувствовала, как что-то происходит во мне, а вот что — поди, разберись. Если уж быть до конца честной, я просто сбежала из кафе. Я не знала, ни как себя вести, ни что говорить. Предположим, я могла во всем
