Рэм - Микита Франко
Скрипач, обычно тревожный и боязливый, вдруг решительно закричал, вскакивая:
— Пьер, не отдавай! — и бросился на Чингиза со спины.
А на него — тоже со спины — один из чингизовых прихвостней. Рэму тоже пришлось влезть в драку: не особо разбираясь, куда, он врезался в переплетения рук, ног, тел, и заколотил, не глядя. Кто-то, кажется, сам Чингиз, оттащил его в сторону, бросая лицом в пол, и чьи-то руки тут же схватили волосы на загривке. Оттянули так, что в носу защекотало, и Рэм понял: щас долбанут носом об пол.
И так бы и было. Но третий, что на стрёме, зашипел:
— Слышь, вы чё! Это ментеныш!
Они повернули лицо Рэма к себе, как бы убеждаясь, что действительно — «ментеныш» — и завздыхали:
— Бля. Ладно.
Отпустили, и Рэм почувствовал небывалую легкость в теле. Тут же вскочил, зло крича вслед уходящим:
— И гитару не трожьте!
Они уже и не пытались, уходили, но Рэму всё равно хотелось поставить точку — словно они победили, а не… испугались, и даже не его, а батю. И не потому, что батя крутой, а потому, что… не крутой.
Он бухнулся обратно в кресло, оглядывая Француза и Скрипача. Первый сидел, вцепившись в гитару, Скрипач кровь из носа утирал. Повисла какая-то нехорошая тишина, до тех пор, пока Француз слабенько не пропел: — …парочка простых и молодых ребят…
Тогда они обессиленно рассмеялись.
Глава 4
• 18 октября в 23:21
Сладкая вата липла к пальцам, скатываясь в шарики. Рэм отрывал длинные розовые нити от сахарного облака Француза, и погружал в рот, с наслаждением зажмуриваясь: так сладко, что сразу хочется пить. Рэм запивал вату фантой, множа сладость во рту, и пить начинало хотеться ещё сильнее. Его всё устраивало.
— Пошлите туда, — Скрипач указал на единственный работающий в парке аттракцион — колесо обозрения. Другие пока были закрыты — ещё не сезон.
Рэм же косился на сцену, где с минуту на минуту должен был появиться Синцов, поздравляющий горожан с праздником. Там же группировались телевизионщики — Сергея Александровича по ящику показывали в два раза чаще, чем мэра. Папина милицейская машина была припаркована там же, недалеко от сцены.
Рэм пытался сообразить, как оправдаться: если скажет, что хочет послушать скучное и казённое выступление местного коммерса, ему ведь опять повторят: «Чё, влюбился?». Но они же шутят, правильно? Они ведь не могут всерьёз думать, что он влюбился?
Но когда Рэм смотрел на Синцова, то не понимал, почему не влюбились все остальные. Хотя, наверное, кто-то точно. Как минимум, его жена. Но ещё он думал, что многие девчонки — тоже, потому что Даша мельком однажды говорила об этом, когда ещё сама училась в школе (и он тоже приходил на всякие мероприятия к старшеклассникам).
— Папа просил помочь там, — промямлил Рэм, кивая на машину.
— С чем? — хмыкнул Француз. — Охранять Синцова?
— Пока не знаю, с чем, — нахмурился Рэм. — Подойду — узнаю.
— Ну, иди, узнай, — кивнул Француз, и они оба со Скрипачом остановились посреди парка. Один вату кусает, второй арахис в шоколаде жрёт.
Рэм с недоумением переспросил:
— Вы будете тут стоять?
— Ну, да, может, нихера и не надо, пойдём на колесо тогда.
Он сглотнул, почувствовав себя заложником собственных друзей.
— Я не хочу, — проговорил с раздражением. — Я высоты боюсь.
Скрипач прыснул:
— С каких пор?
— Да, мы же уже катались.
— А я всё это время боялся, — с вызовом ответил Рэм. — Идите без меня.
Француз с подозрением прошелся глазами по нему — от лица до грязных носков кед и обратно, — затем сказал:
— Что ж… ладно.
Неприятно сказал, так, будто они поссорились. Рэм, передернув плечами, пошел в сторону — к батиной машине.
А поравнявшись, удивил своим присутствием и его. Тот даже спросил:
— Чё не с пацанами?
А ему эти пацаны вообще-то даже не нравятся.
— Да просто… Послушать хочу.
Отец хмыкнул. Что ж все такие подозрительные сегодня?
Закулисья в парке Гагарина нет, поэтому Рэм начал искать глазами Синцова на скамейках, дорожках, между деревьями — и нашел. Кто-то из телевизионщиков брал у него интервью, а он что-то сосредоточенно объяснял. Красивый.
Он был не такой, как другие в его деле — без золотых колец на пальцах и малиновых пиджаков. Напоминал печального интеллигента, всегда одетого с иголочки — галстук, рубашка, приталенный пиджак. Стройный, даже щуплый, и невысокого роста — Рэм был с ним примерно одного, но если удавалось постоять близко-близко, то пытался примериться поточнее: если целоваться, ему нужно будет наклониться? Кажется, совсем чуть-чуть. И представлял всегда, как положит ладонь на его щеку, запуская кончики пальцев в чуть вьющиеся волосы, всегда уложенные как у Джуда Лоу в «Гаттаке».
А ещё Сергей Александрович был мягкий, спокойный, вежливый, с тихим голосом, и поэтому все про него спрашивали: «Почему Синцова ещё не убили?». В «батя крышует» Рэм не верил. Отец ему не личная охрана — как можно крышевать настолько?
Когда человек с телеканала отстал от Синцова, тут же подоспел какой-то журналист с фотоаппаратом, попросил «снимок со всей семьей». Тогда-то Рэм и заметил, что Синцов-младший ошивается неподалеку вместе с матерью. Но на слова «со всей семьей» они реагируют, как собачки Павлова — тут же подтягиваются к мужу и отцу. Синцов приобнимает свою жену за талию — такую же миниатюрную, интеллигентную и стройную, как он сам, словом, красотку, — и своего бледного сына с трупно-голубыми глазами. Последнего Рэм красивым не считал, но девчонки по Елисею сохли — особенно младшеклассницы.
Это не вся семья. В Америке у Синцова училась дочь, взрослая, старше Даши. Полина. Рэм всё время пытался подсчитать, как это так: Сергею Александровичу ровно сорок, дочь старше двадцати, когда всё это случилось? Потом папа рассказал, что Синцов женился в восемнадцать. Мама говорила про это: «Пахнет залётом», а батя настаивал: «Всерьёз женился». Это Рэма не радовало — ну, ещё в те времена, когда он не знал всей правды. Теперь уже всё равно — залёт или нет, — но был бы интересней штрих к портрету.
Жаль, что он, скорее всего, никогда не узнает наверняка. Впрочем, он так думал о многом, и кое-что всё-таки узнал.
Теперь и сам не рад.
Когда фоторепортеры нащелкались, Елисей первым отделился от семьи и отошел в сторону. Увидев Рэма, наблюдающего за ними со стороны, прошелся взглядом, совсем как Француз, от макушки до носков, но ничего
