Лисье золото - Татьяна Владимировна Корсакова
– Я пришла с миром! – громко сказала она, вскрывая тушёнку лисьим ножом, который ждал своего часа в тайнике.
Почти всегда Ю приходилось бороться с соблазном забрать нож из тайника. Останавливало одно – зыбкость и ненадёжность её бытия. С собой по городу такую вещицу не поносишь, в студенческой общаге не оставишь. А когда жизнь свела её с Графом, стало понятно, что не стоит демонстрировать все свои навыки разом. Чтобы вляпаться, хватило и одного.
У тушенки оказался почти забытый с детства вкус. Много жира, мало мяса, но всё равно вкусно. Особенно, если намазать её на кусок черного ржаного хлеба. Хлеб был каменной твёрдости, в него приходилось вгрызаться, а потом долго и старательно пережёвывать, но всё равно вкусно. И как-то спокойно. И кофе у деда всегда водился. Ю подозревала, что жестяную банку с кофе он хранил не для добрых людей и случайных путников, а именно для неё. Сам-то он предпочитал крепчайший, пахнущий дымом и сырой землей пуэр. Или запретные травы, когда в них возникала нужда. А вот Ю чай терпеть не могла – ни китайский, ни запретный.
Рядом с жестяной банкой нашлась плитка черного шоколада. Ю улыбнулась. Это тоже для неё. Деду шоколад без надобности.
Сварив кофе и отломав сразу полплитки, Ю вышла из дома. В доме деда не было ни крыльца, ни террасы, ни пруда с лотосами. Сидеть приходилось на старой, почерневшей от непогоды и времени колоде. Впрочем, почему приходилось? Ю нравилось на ней сидеть! Она даже выцарапала на ней своё имя. Лисьим ножом, в тот самый день, когда он у неё оказался. Пометила, так сказать, территорию.
Ю уселась на колоду, уставилась в темноту. Вместе с закатом произошла и смена декораций. Лес тоже стал другим, изменил голос и повадки. Это было любопытно и не было страшно. Ю допила кофе, прислушиваясь к шорохам, далекому вскрику загнанного зайца и близкому крику ночной птицы, а потом вернулась в дом.
В отличие от деда, она не верила в добрых людей, поэтому сразу же заперла дверь на засов. Подумалось вдруг, что раньше она никогда не ночевала в доме совсем одна. Если дед уходил на охоту, с ней оставался один из его полуночных псов. А теперь вот придется самой, по-взрослому.
В её комнате ничего не изменилось. Всё та же сколоченная из грубых досок кровать. Всё тот же громоздкий письменный стол с придвинутым к нему табуретом. Всё тот же старый, родом из начала прошлого века платяной шкаф. И ничего, что говорило бы о том, что это комната девочки. Здесь не было ни зеркала, ни комода со всякими девичьими финтифлюшками. На полках шкафа ровными стопками лежали охотничьи штаны, до нервного зуда колючие шерстяные свитера и несколько армейских маек цвета хаки.
И постельное белье было таким же аскетичным и грубым, сделанным из самотканого льняного полотна, лет которому было едва ли не больше, чем самому дому. Но спать на этих шершавых, пахнущих сеновалом простынях Ю всегда очень нравилось. Сказать по правде, и комната ей тоже нравилась. Может быть оттого, что это было единственное место на земле, которое она могла считать только своим, которым могла ни с кем не делиться. А может, это всего лишь проявление сентиментальности. В детстве, как известно, и деревья выше, и трава зеленее.
Ю проснулась на рассвете от громкого пения птиц, проникающих в дом даже сквозь закрытое окно. Штор на окне не было, поэтому первые солнечные лучи уже играли в салочки на выскобленном добела полу.
Ю умылась, выпила чашку кофе, доела остатки шоколадки и, бросив на дом прощальный взгляд, отправилась в путь. Наверное, можно было бы оставить деду записку. Можно, но не нужно. Дед и так поймет, что она приходила. Не получилось поговорить. Что ж поделать? Видит бог, она сделала всё, что от неё зависело. Попрощалась, как могла.
Впереди её ожидала ещё одна встреча. К неё придется готовиться, набираться смелости, придумывать оправдания…
Глава 20
Этот дом и раньше не был образцом радости и уюта, но раньше рядом с ним были какие-никакие соседи. И дорога к нему вела от Трёшки если не хорошая, то вполне терпимая. Зимой её даже чистили несколько раз в неделю, чтобы обитатели дома не чувствовали себя отрезанными от остального мира. А они все равно чувствовали! Ей ли этого не знать! Ей ли этого не помнить!
Два этажа. Серые стены, некогда выкрашенные в блеклый зеленый цвет, который облез, кажется, почти мгновенно, оставив после себя унылые бурые разводы, отчего казалось, что на дом наброшена маскировочная сетка. Для надежности, для пущего укрытия от остальных. Узкие, похожие на бойницы окна и раньше, несмотря на все старания обитателей, не выглядели приветливыми, а теперь и вовсе ввалились, затянулись серыми бельмами криво прибитых досок. Сердце заныло ещё на подступах к этой юдоли печали.
Нет, не так! Раньше дом был другим! Ю могла его ненавидеть, могла сбегать из него, могла с мстительным остервенением разрисовывать его унылые стены дурацкими граффити, а потом в наказание драить до зеркального блеска все окна на первом этаже. Дом и раньше был мрачным и неприветливым, но раньше он был живым и не походил на остов выброшенного на скалы корабля!
Пронзительно заскрипела висящая на одной петле створка ворот. Вторая исчезла, как и часть бетонного забора, который когда-то заменял обитателям дома крепостной вал. Сейчас ворота этой крепости были распахнуты, а сама крепость тонула в зарослях крапивы и чертополоха.
Сердце уже не просто заныло, а с размаху врезалось в ребра, вышибая из глаз злые слезы. Ю сцепила зубы, пнула ногой куст лопуха и с мрачной решимостью подумала, что дорогу к дому придется прорубать если не мачете, то уж точно лисьим ножом.
Не пришлось ничего прорубать. Настороженную, почти погостную тишину вдруг нарушил мощный механический рёв. Ю вздрогнула от неожиданности, а потом улыбнулась. Как она могла забыть этот звук?! Как могла забыть ту ненависть, которую испытывала, когда слышала его ранним субботним утром, когда сон самый сладкий и самый хрупкий?!
Где-то в самой глубине
