Фигляр - Анастасиос Джудас
Произошедшее было столь неожиданным, что все замерли. Тишину разорвал воинственный клич самураев, и они, как единый организм, бросились в атаку. Их мечи сверкнули в сумеречном свете, отражая последние отблески дня.
Теперь стало понятно построение воинов-охранников. Они разделились на пять троек. Тройки начали вращение, двигаясь по кругу прикрывая друг друга. Словно циркулярные пилы, их клинки сливались в сплошной вихрь стали, буквально скашивая нападающих. Кровь брызгала на бетон, стоны умирающих смешивались с лязгом металла. Командиры, стоявшие чуть позади, срубали тех, кто сумел прорваться мимо этого хоровода смерти, их движения были точны и молниеносны.
Сидящая дама и служанки за её спиной никак не реагировали на начавшееся побоище. Женщина оставалась неподвижной, её лицо сохраняло величественное спокойствие, словно происходящее вокруг было лишь шумом ветра. Это было так впечатляюще, что Канг Сонг-вон, наблюдавший из засады, восхищённо выругался, его голос дрогнул от смеси восхищения и любопытства.
Нападающие, осознав, что проигрывают защитникам в мастерстве и тактике, решились на отчаянный шаг. Они бросились в самоубийственную атаку, пытаясь задавить непрерывно перемещающихся воинов массой тел, лишив их оперативного простора. Такое самопожертвование начало приносить успех: сначала одна тройка завязла в массе нападающих, их клинки застревали в телах, затем двоих из другой зарубили, разорвав их строй. Оттеснили третью. Теперь оба командира вступили в бой, проявляя запредельную скорость и силу ударов, их мечи оставляли за собой кровавые росчерки. Но нападающих было слишком много — защитники начали падать под ударами один за другим. Исход битвы казался предрешённым.
Выждав момент в бой вступили оставленные без внимания «монахи». Скинув свои балахоны, они обнажили под ними чёрные одежды и, вооружённые каждый двумя кинжалами, атаковали нападающих с тыла. Их движения были стремительны и точны, словно у теней, выныривающих из сумрака. Чаша весов вновь качнулась — теперь в сторону защитников. Причина, толкнувшая стороны на это кровопролитие, явно была более чем весомой. Преданность каждого сражающегося своему лагерю превосходила инстинкт самосохранения. Никто не отступал, не просил пощады. Люди с беспримерной самоотдачей убивали себе подобных и гибли сами. На мгновение силы сторон уравновесились, бой превратился в хаотичную мясорубку.
И тут по сражающимся, не разбирая кто есть кто, со стороны ржавого дока хлестнула пулемётная очередь. Пулемётчик бил что называется «на расплав ствола», длинные трассы пуль прорезали воздух, оставляя за собой дымные полосы. Случившееся было настолько неожиданным, что впервые за всё время битвы со стороны убивающих друг друга раздались крики ярости и проклятия. Бесстрашие этих бойцов поражало — поколения воинов, должно быть, текли в их жилах. Они бросились в сторону пулемёта, не обращая внимания на смерть, что косила их ряды.
Едва пули заплясали по бетону пирса, служанки мгновенно выстроились стеной перед сидящей дамой, прикрыв её непонятно откуда взявшимися веерами и зонтиками. Этот поступок был одновременно мужественным и бесполезным. Пулемётная очередь это не брошенный кинжал или сюрикен. Тяжёлые пули прошивали тела насквозь, вырывая клочки плоти и ткани. Их хрупкие фигуры падали одна за другой, но ни одна не дрогнула, защищая свою госпожу до последнего вздоха.
ПУСАН. ТЕРРАСА АДМИНИСТРАТИВНОГО ЗДАНИЯ DAEWON FISHERIES. НОЧЬ.
Дон Ку-сон замолчал. Вновь потянулся за соджу и наполнил обе рюмки.
Пак Чон-хо ошеломлённо молчал, переваривая только что услышанное.
Дон Ку-сон отсалютовал Чон-хо своей рюмкой и молча опрокинул содержимое в рот. Чон-хо автоматически повторил его жест.
Оба сидели молча, смотря друг другу в глаза.
Пак Чон-хо (скорее утверждаясь, чем спрашивая):
— Она выжила…
Глава 22
СЕУЛ. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТСКИЙ ГОСПИТАЛЬ. ГЛАВНЫЙ ВХОД. НОЧЬ.
Ночь над Сеульским университетским госпиталем свежа и прохладна. Влажный асфальт после недавнего дождя блестит под светом фонарей. Лужи на стоянке отражают жёлтые блики света. Широкое крыльцо центрального входа освещено мягким светом, а в воздухе витает запах мокрой земли, смешанный с лёгким ароматом лекарств.
Чон Со-мин, Ким Хе-вон и Канг Ин-хо стоят на крыльце. Ин-хо, только что снявший премиальный шлем Shoei, держит его в одной руке, другой поправляет волосы, глядя на девушек с лёгкой насмешкой. Хе-вон всё ещё вытирает слёзы с лица, её плечи чуть дрожат от пережитых эмоций, но улыбка уже играет на губах. Со-мин скрестила руки на груди, её лицо выражает смесь облегчения и любопытства.
Ин-хо оборачивается к Со-мин, его взгляд становится серьёзнее, хотя в голосе остаётся лёгкая насмешка.
Канг Ин-хо (спокойно):
— Ну, Со-мин-сси, расскажи, где ты вообще живёшь? И что за история с госпиталем? Почему вы решили опознавать моё тело?
Чон Со-мин делает глубокий вдох. Её плечи опускаются, и она начинает говорить, стараясь казаться собранной, в голосе пробивается усталость.
Чон Со-мин (с лёгким раздражением):
— Я живу в Каннаме, в Лотте Касл… Но это неважно. Всё началось, когда ты вышел на связь, как обещал. Мы с Хе-вон пытались до тебя дозвониться, но твой телефон был недоступен. А потом… от Ли Гён-су пришло известие, что ночью нашли избитого парня без документов, и он в коме. Мы с Хе-вон решили, что это можешь быть ты. Глупо конечно. Ну и… нас вызвали полицейские на опознание.
Она замолкает, её взгляд на мгновение становится растерянным, и она продолжает, осознавая в процессе, что они сами подвели себя к ошибочному выводу.
Чон Со-мин (тише, с лёгкой самокритичностью):
— Мы… поддались эмоциям. Никто ведь не сказал, что это точно ты. Но мы так перепугались, что сами всё додумали. А потом… оказалось, что парень… умер. И мы уже были в морге, когда ты вдруг объявился в сети.
Ин-хо слушает, слегка прищурившись, его лицо остаётся непроницаемым, но в глазах мелькает понимание. Он кивает, чуть склонив голову, и наконец, отвечает.
Канг Ин-хо (с лёгкой усмешкой):
— Я вижу, вы обе уже успокоились, раз всё выяснилось. И поскольку я, как оказалось, не умер, мне придётся доделать дела, которыми я занимался, пока Хе-вон-а не отвлекла меня звонком.
Со-мин хмурится, её взгляд становится строже, и она тут же возражает, в её голосе появляется требовательная нотка.
Чон Со-мин (настаивая):
— Нет, ты поедешь со мной. Сегодня я уже получила свою порцию недовольства от Пак Чон-хо-нима. Мне не нужны новые проблемы. Я не собираюсь идти у тебя на поводу. Ты хоть понимаешь, сколько мы пережили?
Ин-хо прищуривается, его лицо становится серьёзнее, а голос приобретает оттенок категоричности, подчёркивая его главный принцип — независимость.
Канг Ин-хо (холодно):
— А с каких это пор,
