Мой запретный форвард - Кейт Морф
Четкий хип-хит, идеальный по технике, но с отдачей. Козырев падает, бьется затылком о борт, и трибуна взрывается.
— ХИТ! — кто-то кричит с нашей лавки.
— Фол? — слышу голос Василича, как будто из-под воды.
Рефери поднимает руку. Для меня это все как в замедленной съемке: образ Козырева, который дергается на льду, судья, поднятая рука, и потом протяжный свист.
Штраф летит в мою сторону. Я не успеваю понять, какой именно, покажут на табло, но я вижу, как капитан «Зубров» встает, отряхивается, делает театральный жест в адрес судьи, и его подхватывает толпа.
Крики. Хлопки. Тут, в этой полосе света, все решается моментально. Демьян вылетает ко мне в зону, глаза выпучил.
— Яр, ты с ума сошел? — рычит друг, не глядя на судью.
— Я дал ему то, что он заслуживал, — отвечаю сухо.
Они ведут меня к штрафной лавке. Я слышу, как трибуны разделяются: наша половина кричит «Анисимов!», другая: «фол!».
Я сажусь на лавку штрафников, бью кулаком по бортику. Шлем давит, дыхание сбивается, ладони в перчатках мокрые.
На табло две минуты. Две блядские минуты, когда я не на льду, когда команда без меня.
Слышу за спиной Василича, он орет так, что аж слюни летят.
— Какого хрена ты на него полез, Анисимов?! Ты — нападающий, а не гребаный защитник!
Я сжимаю зубы и не оборачиваюсь. Если сейчас посмотрю, сорвусь. Так что мой затылок выдерживает гнев тренера. Он прав, блядь, но от этого только хуже.
Секунда.
Другая.
Третья.
Димон ловит бросок, шайба отскакивает, и тут же перехват противников.
— Держи его! — кто-то орет.
Не держат. Козырев уже несется по центру, широкие шаги, мощные толчки. Настоящий танк. Он будто специально ждет, чтобы я видел все из своей чертовой клетки.
Бросок. Щелчок. Гул.
Шайба в воротах. На табло вспыхивает: ГОЛ!
Фанаты «Зубров» ревут, музыка орет на полную, кто-то бьет по бортикам так, что дрожит стекло.
Козырев, урод, катается вдоль борта, поднимает клюшку, хлопает себя по груди, ловит овации. Проезжает мимо меня, взгляд в взгляд. Скалится. Медленно и до безумия бесяче. Даже через стекло я чувствую, как он меня провоцирует.
Ну, клоун. Сейчас, я выйду и раскатаю твою команду.
Я почти встаю с лавки, хотя толку, минуты штрафа еще не вышли. И тут я замечаю движение на противоположной стороне льда. Там, возле врачей, стоит Полина. В форме, с повязкой на рукаве, волосы собраны, лицо серьезное. Она внимательно наблюдает за игрой.
И вот Козырев, не отрывая от нее взгляда, берет и посылает ей поцелуй.
Нагло.
Специально.
Я замираю, Полина отводит взгляд в сторону, будто не заметила финт этого показушника.
Но я вижу. Я вижу все. И внутри все срывается с цепи. Глухой удар сердца, я уже не слышу сирены, не вижу табло.
Секунды ползут, как черепаха по дороге.
Я сижу, впившись взглядом в лед. Мои ребята бьются, рвутся, пашут, но без меня.
Без меня!
Демьян в зоне — зверь, лед под ним плавится. Он катит вдоль борта, уходит от двоих, делает резкий разворот, и из-под клюшки вылетает выстрел, пас на Пашку.
Пашка ловит, не моргая, и сразу бросок в створ.
Гул!
Шайба отлетает от щитков вратаря. Падла железная, ловит все, что летит.
Я подаюсь вперед, будто могу силой взгляда впихнуть шайбу в ворота.
— Дави! — ору в пустоту, хотя меня никто не слышит.
Димон ловит отскок, тут же выбрасывает шайбу в центр, Демьян уже на скорости.
И тут происходит столкновение!
Он жмет к бортику защитника «Зубров», тот аж гнется пополам, судья поднимает руку, но свисток не звучит, игра идет.
Болельщики ревут, кто-то топает ногами, трибуны гудят.
На табло отсчитываются последние секунды моего штрафа.
3… 2… 1…
Я вылетаю из штрафного бокса, как из катапульты. Лед под коньками трещит, я разгоняюсь, чувствую ветер, шум арены где-то за спиной.
Шайба у Пашки, он видит меня, наши глаза встречаются.
Он дает мне точный пас. Я ловлю шайбу на клюшку, выхожу вперед. Парни жмут защитников, теперь только я и вратарь.
Он чуть подается вправо, и этого хватает. Я дергаю корпусом, финт влево, кистевой!
Сердце замирает, и я улавливаю чистый и звонкий щелчок.
Шайба в сетке.
ГОООЛ!
Трибуна взрывается.
Скамейка скачет, Василич хлопает ладонью по борту.
— Да! Вот так!
Я довольно улыбаюсь, бросая взгляд на Козырева. Он мрачный, губы сжаты, злость читается даже сквозь визор.
Вот теперь 1:1, ублюдок. Сейчас я еще вам напихаю в ворота.
А потом мой взгляд цепляется за Полину. Она стоит у бортика, прожигает меня взглядом, и не скрывает настоящую улыбку.
И почему-то именно от нее, а не от гола, кровь в висках стучит громче, чем рев арены.
ГЛАВА 26
Яр
Первый период тянется, как жвачка, прилипшая к подошве.
На табло все еще 1:1, и это чертово равновесие давит на мозги хуже штрафного бокса.
В перерыве между периодами скамейка гудит. В раздевалке с парней валит пар, кто-то хлещет воду прямо из бутылки, что аж по подбородку течет, кто-то матерится себе под нос.
Василич молчит, только смотрит на нас своим тяжелым взглядом. Этим взглядом можно лопатой снег чистить, до костей пробирает.
— Спокойно, мужики, спокойно, — бросает он глухо. — Второй период решит все.
И добавляет, уже глядя прямо на меня:
— Без геройств, Анисимов. Мне нужен форвард, а не гладиатор. Понял?
— Понял, — бурчу я.
Понял я, да не принял.
— Демьян, отличная работа, продолжай в том же духе, — тренер стирает схему нападения на доске, рисует новую.
— Защита просела! Держать оборону синей линии, стоять насмерть, — рычит Василич, активно размахивая маркером. — Не бойтесь их нападающих, пусть фолят. Нам это только на руку.
Когда мы выходим на лед, трибуны взрываются. Козырев снова напротив.
— Ну что, звезда, — шепчет он, наклоняясь ближе, — медсестричка в перерыве ко мне прибегала, улыбалась. Сказала, что ставит на нас.
Я знаю, что он пиздит. Но тело уже на взводе.
— Зрение свое проверь, — отвечаю я спокойно, но кулаки под перчатками уже чешутся. — А лучше всю голову сразу, у тебя походу галлюцинации.
Судья бросает шайбу, я рвусь вперед, мгновенно позабыв все к чертям собачьим.
Пас, силовой, борт. Шайба уходит в сторону. Козырев рядом, бьет по ногам, поддевает клюшкой.
— Остынь, герой, — усмехается он и делает движения, похожие на трах.
