Провоцирующие ландшафты. Городские периферии Урала и Зауралья - Федор Сергеевич Корандей

Пусть эти сообщения и не содержат ничего особенно нового с точки зрения социоэкосистемного подхода к среде, они все же представляют интерес с точки зрения дискуссии об отношениях между ее социальной и экологической частями. Классическая работа на эту тему [Westley et al. 2002] описывает две крайние позиции. Согласно первой из них, сторонников которой авторы упомянутой работы именуют «социобиологами», человек, как любое другое животное, является прежде всего биологическим организмом, а потому роль человеческих сообществ в биосфере, равно как и их связи с другими элементами биосферы, ничем принципиально не отличаются от таковых у других организмов. Следовательно, социоэкосистема ничем принципиально не отличается от экосистем как таковых и может рассматриваться как их частный случай. На противоположном конце теоретического спектра располагаются упоминавшийся выше Маккиббен и его сторонники. Согласно их представлениям, появление человека экстраординарным образом перестраивает связи между элементами биосферы. Возникающие вследствие этого социоэкосистемы управляются не естественными закономерностями, но закономерностями, свойственными для систем, развитие которых определяют социальные силы и их взаимодействия [Westley et al. 2002: 104]. Авторы данной работы отмечают, что большинство исследователей занимают промежуточные позиции между этими полюсами, по-разному решая вопрос о соотношении природных и социальных компонентов социоэкосистемы. В частности, сами авторы полагают главным отличием социальной системы от природной свойственное для первой символическое измерение, то есть способность к целеполаганию, прогнозу и целенаправленному поведению. Другие авторы добавляют к этому определению «способность сохранять и использовать предыдущий опыт», что позволяет социальным экосистемам снижать амплитуду подъемов и спадов, характерных для природного адаптивного цикла, или даже полностью уничтожать этот цикл [Holling et al. 2002b].

Однако если социальная и природная части социоэкосистемы и правда принципиально разнородны, то что, собственно, означает включение их в единую систему? Классическая графическая репрезентация социоэкологической системы, предложенная Элионор Остром, включает в себя две группы прямоугольников: слева расположена та, что представляет природные элементы, а справа – та, что представляет социальные элементы системы. Обе группы соединены стрелочками с прямоугольником в центре, озаглавленным «взаимодействия» [Ostrom 2007: 15 182; Ostrom 2009: 420]. Схема Остром подозрительно напоминает иллюстрацию к «мифу о природе в равновесии»: социальные компоненты воздействуют на природные компоненты, природные компоненты реагируют на это воздействие. Единственное отличие заключается в том, что весь набор прямоугольников заключен в общую рамку, озаглавленную «социоэкологическая система». Но что, собственно, добавляет эта рамка?

Описанный в настоящей работе пример трансформации социоэкологической системы Воркутинских тундр позволяет предположить, что качества субсистем такой системы – в том числе и способность к целеполаганию, прогнозу, направленному поведению и сохранению предыдущего опыта – если и определяют динамику трансформаций, то, по всей вероятности, лишь на уровне самих субсистем. Что же касается социоэкологической системы в целом, то ее динамика определяется связями между элементами, которые в конечном счете могут быть лишь материальными, представляют из себя потоки вещества и энергии.

Человек может оказывать воздействие на эти связи, однако не может их определять и даже, по крайней мере на нынешнем уровне знаний, не способен заранее предвидеть всех последствий своего воздействия. Значение вклада, вносимого нами в динамику социоэкологической системы как таковой, не стоит переоценивать. Не вполне понимая последствия своего воздействия, мы не вполне понимаем и последствия своего бездействия. Вероятно, в этом и заключается основной вклад в экологическую теорию социоэкосистемного подхода и abandonment studies в целом.

Выводы

Характерный для европейской интеллектуальной традиции дуализм между природой и культурой критикуется давно и с разных сторон. Несмотря на это, свидетельства присутствия такого дуализма обнаруживаются порой в самых неожиданных местах. Так, для области защиты природы, отрицающей этот дуализм, характерно представление о человеке как части природы. Парадоксальным образом, этот же тезис приводит инвайронменталистов к риторике радикального отказа человека от вмешательства в природные процессы, требованиям восстановить «первозданное» (т. е. «нечеловеческое» в этой картине мира) состояние планеты. Подобное понимание единства человека и природы, несмотря на распространение в последние годы социоэкологического подхода, призванного закрепить отказ от дуализма на уровне методологии, встречается даже среди профессиональных экологов.

Дело, однако, в том, что если человек и правда является частью природы, то его отказ от вмешательства в природные процессы может оказаться не менее разрушительным, чем чрезмерное вмешательство. В последние десятилетия эта мысль подтверждается выводами многочисленных исследований оставленных человеком ландшафтов, в частности депопулировавших городских территорий. Особенно показательными могут быть выводы исследований, проведенных в пустынных или арктических экологических зонах, обладающих особенно хрупкими экосистемами. Наше исследование, осуществленное на материале, собранном в Воркутинских тундрах, показало, что влияние «ухода» человека из экосистемы может быть столь же существенным, сколь и неожиданным. Более того, его последствия могут быть необратимыми и превышать по своей значимости, по крайней мере с точки зрения населения Воркутинских тундр, последствия столь беспокоящего нас всех глобального изменения климата.

Проведенное исследование, если подходить к нему с точки зрения стандартов естественных наук, имеет множество методологических недостатков. Хотелось бы надеяться, что в будущем окажется возможным повторить его более строгими методами. Это было бы важно и с практической, и с теоретической точки зрения, поскольку, по нашему мнению, это – единственный способ понять все производные тезиса о единстве культуры и природы.

Источники и литература

Долгих 1970 – Долгих Б. О. Очерки по этнической истории ненцев и энцев. М.: Наука, 1970.

Истомин 2022 – Истомин К. В. Невидимые люди: История и современное положение воркутинских ненцев-частников // Культурное наследие и культурные реалии европейского Севера: Изучение, проблемы, поиски / Под ред. Ю. П. Шабаева. Сыктывкар: ФИЦ Коми НЦ УрО РАН, 2022. C. 74–103.

Толкачев 1998 – Толкачев В. Ф. Имя трагедии Мандалада: о вооруженном выступлении ненцев в годы Великой Отечественной Войны // Правда Севера. 1998. 30 октября.

Хомич 1995 – Хомич Л. В. Ненцы. Очерки традиционной культуры. СПб.: Русский двор, 1995.

Шабаев и др. 2018 – Шабаев Ю. П., Жеребцов И. Л., Лабунова О. В. Культурная эволюция заполярного города: от города-концлагеря к городу-призраку. Ч. 1–2 // Известия Коми научного центра УрО РАН. 2018. № 2 (34). С. 78–88; 2018. № 3 (35). С. 88–94.

Aiminhiefe 2022 – Aiminhiefe M. I. Environmental Effects of Abandoned Building Projects in Edo State, Nigeria // Official Publication of Direct Research Journal of Public Health and Environmental Technology. 2022. Vol. 7 (5). P. 68–74.

Akindele 2013 – Akindele O. A. Environmental Effects of Abandoned Properties in Ogbomoso and Osogbo, Nigeria // Ethiopian Journal of Environmental Studies and Management. 2013. Vol. 6 (6). P. 707–716.

Barenberg 2014 – Barenberg A. Gulag Town, Company Town: Forced Labor and Its Legacy in Vorkuta. New Haven: Yale University Press, 2014.

Benjamin et al. 2007 – Benjamin K., Bouchard A., Domon G. Abandoned Farmlands as Components of Rural Landscapes: