Провоцирующие ландшафты. Городские периферии Урала и Зауралья - Федор Сергеевич Корандей
В отличие от этих поселков, город Воркута выглядит неплохо. Находясь в центре города, приезжий наблюдатель может и не заметить, что находится в центре вымирающей агломерации: улицы ярко освещены, полны рекламы, магазинов и кафе, по ним ходит транспорт, в том числе общественный, а в домах, расположенных в этом районе, по вечерам зажигается большинство окон. Впрочем, стоит только отойти от центра, то следы описанных выше переселений и отключений становятся заметнее: так, со второй половины 1990-х годов полностью опустел городской район Рудник, с которого некогда и началась Воркута. Рудник расположен на противоположном от города берегу реки Воркуты, что делало невыгодной поставку туда воды и тепла, требовало поддержания дорогостоящей дорожной и мостовой инфраструктуры. Заброшены и многие здания в районе находящегося на периферии города железнодорожного вокзала.
На сегодняшний момент участки заброшенного городского ландшафта в агломерации занимают довольно обширные территории, и при этом до странности правильно расположены. В условиях депопуляции расселение «откатилось» до центральных мест – в масштабах агломерации оказались оставленными самые «слабые» по каким-либо причинам поселки, в масштабах каждого из поселков – наиболее сложные в обслуживании окраинные территории. Площадь оставленных территорий становится значительнее по мере движения от центра к окраинам агломерации, то же самое происходит внутри каждого поселка. Таким образом, масштабы процесса скрыты от оседлых жителей агломерации, «переконцентировавшихся» в центральные места, но понятны для тундровиков, перемещающихся «поверх» структуры.
Заброшенные ландшафты и окружающая среда
Хотя опросник проекта CHARTER, руководствуясь которым я начинал полевую работу в Воркутинской тундре, открывался серией вопросов об изменении климата (температуры зимой и летом, сроков замерзания и вскрытия рек, установления снежного покрова и т. д.), эти вопросы совершенно не вызвали энтузиазма среди информаторов. Несколько информаторов, все – из числа охотников-любителей, отметили, что зимы сейчас более теплые, чем в их детстве, и что в ноябре сейчас идут дожди, чего раньше не бывало. Большинство же информаторов заявили, что не заметили каких-то особых изменений в климате. Это, конечно, совсем не означает, что никаких климатических изменений в Воркутинской тундре не происходит. Возможно, что эти изменения, какими бы они ни были, настолько уступают по своему масштабу иным изменениям в окружающей среде, что наблюдатели, даже очень тесно связанные с тундрой благодаря своему образу жизни, просто не придают им значения.
Как только я от темы климатических изменений переходил к вопросам об изменениях в живой природе, сведения начинали сыпаться как из рога изобилия. При этом очень часто, если не всегда, рассказы об этих изменениях открывались фразой «когда люди разъехались…». В случае с оленеводами коми, с которыми я беседовал на хорошо мне знакомом языке коми, эта формулировка принимала форму «рочъяс мунöмсянь…», что дословно означает «с тех пор как русские ушли/уехали», причем слово «роч» (русский) в данном случае следует понимать в расширенном значении: всякий недавний переселенец, «некоренной». Все это, как мне кажется, указывает на укоренившиеся в среде информаторов представления о связи описываемых изменений с депопуляцией.
Нередко информаторы излагали развернутые соображения по поводу характера этой связи. Насколько эти предположения соответствуют реальности, можно будет судить, разумеется, лишь по результатам специальных исследований, однако они представляются мне достаточно интересными, чтобы поделиться ими здесь. Полученные от информаторов описания природных изменений разделены на три группы: изменения в наземной фауне, изменения в растительности и изменения в ихтиофауне. Практически все собранные мной в поле сведения попадают в эти три категории.
Изменения в наземной фауне. Наиболее часто наши информаторы, и оленеводы, и охотники, говорили об изменениях в количестве и поведении наземных млекопитающих. В свою очередь, наиболее часто упоминавшимся среди этих изменений было появление и последующее исчезновение диких собак, свыше десятка лет представлявших собой серьезнейшую проблему для местного оленеводства. Мнение информаторов о происхождении диких собак не было единодушным. Одни считали, что это были одичавшие домашние собаки, брошенные на произвол судьбы уехавшими хозяевами, не имевшими денег на их перевозку или возможности содержать их на новом месте; другие, однако, указывали на нехарактерные для домашних собак особенности поведения, более однотонную, чем у домашних собак, окраску, однообразие размеров и внешнего вида, утверждая, что «дикие» собаки были гибридом домашней собаки и волка. Оленеводы рассказывали, что дикие собаки появились вскоре после расселения поселка Хальмер-Ю в 1996 году и увеличивались в числе в период запустения поселков. Несмотря на то, что собаки, по утверждению моих собеседников, жили в заброшенных поселках и связанных с ними (об этом чуть ниже) антропогенных ландшафтах, во время охоты они могли удаляться от поселков на расстояние до десяти километров, и при этом излюбленным (а по представлениям некоторых оленеводов, даже основным) объектом их охоты были домашние олени. Как и волки, дикие собаки охотились в основном в темноте и поэтому представляли особенно серьезную проблему осенью и зимой. По словам оленеводов, это заставляло их даже менять маршруты перекочевок: весной, во время движения на север, они проходили, как это было принято
