Лицей 2025. Девятый выпуск - Сергей Александрович Калашников
Её, без конца теребившую кольцо на пальце, одолевали безотрадные думы: была семья, нормальная, дружная, папа-мама-дочь. Три вершины. Говорят, треугольник – самая устойчивая фигура. Гляди-ка – и нет её. Да, с Васей развелись, но Санечка… Не хотелось, так не хотелось Тасе признаваться себе в том, что она, пожилая, в сущности, тётка, одна. Что опять никому не нужна, как тогда, когда сидела четырнадцатилетняя, богооставленная, съёжившись в кресле, в день маминых похорон.
С чего вдруг это отчуждение? Где промахнулась Тася, чем обидела?.. Не наказывала дочь никогда. Чуть что, какая размолвка, закрывалась от маленькой Санечки в комнате, потом конфликт сходил на нет. А может, нужно было больше разговаривать? И не сбегала бы теперь взрослая дочь, не уклонялась бы, вильнув куцым пучком, от расспросов. Да откуда ж Тася знала, как себя вести, кто научил бы её материнству? А теперь даже в качестве будущей бабушки не востребована. И за советом, случись чего, Саня небось не к маме побежит. А к Хелен с её так называемыми исследованиями и кретинской «доказательной медициной».
Две недели неприкаянная Тася раздирала себя этими мыслями. Вечер накануне отъезда она тоже провела на берегу. Спустилась к воде, свернула направо, прошла метров двести вдоль пляжа. Присела на глыбу замшелого волнореза, колкого от вросших ракушек. Ей нравился этот солёный вид: поодаль в холодных водах пролива стоял каркас сгоревшего трёхъярусного пирса. Сквозистый на просвет остов, собранный из тонких свай, – на фоне меркнущего неба он выглядел чернильным чертежом.
Кажется, она заплакала. Жалкое, неведомо откуда взявшееся ощущение неустойчивости, предчувствие одинокого заката… И зачем развелись, в самом деле? Не мешали ведь друг другу. И всё, доживай свою жизнь без страховки. Сколько ещё? Лет десять, даст бог… Как безнадёжно и бессмысленно мечтать о чём-то новом. Тася достала телефон. Напишет Васе, и гори оно всё огнём. Наверняка и ему без неё пустовато…
Вдруг над разрушенным пирсом пробудился вихрь. Неизвестная материя, похожая на тёмное зернистое облако, чётко обведённое по контуру, то сгущалась, то редела. Сливалась воедино и тут же с шелестом распадалась, как фейерверк, на отдельные чёрные точки, но затем вновь собиралась. Зыбилась, катилась волнами разной плотности, рисовала в сумеречном небе невозможные фигуры. Роилась, закручивалась в танце – не в танце даже, то была овеществлённая, зримая музыка, сыгранная без единой ноты.
Птицы. Сотни, может, тысячи. Гигантская стая двигалась как одно существо, и от этого неимоверного кружения вибрировал и рвался воздух.
Тася не знала, сколько времени провела на волнорезе. Всё закончилось так же внезапно, как и началось. Живая завесь на горизонте потончала, растворилась. Небо погасло. Птицы расселись по балкам, сливаясь с ветхим пирсом. Тася снова разблокировала телефон, чтобы написать – нет, не Васе, конечно. Мумочке. С ним, а не с бывшим супругом хотелось поделиться чудом. Но никаких слов не нашлось, чтобы передать эту дивную пернатую музыку.
Придётся сюда вернуться. Вдвоём. Тася сползла с холодного камня, встала, пошарила по карманам пальто. Монеток внутри не нашлось – и ладно. Она стащила с безымянного пальца кольцо и бросила в воду.
Что-то надо Мумочке отсюда привезти. Тася заглянула в единственную освещённую сувенирную лавку, из тех, что теснились на пляже. Лысоватый продавец с неправильным, набок завёрнутым носом уже собирался закрывать кассу. Нахмурился, услышав звякнувший над дверью колокольчик. Однако нечто в Тасином лице заставило его растаять и даже улыбнуться.
– Welcome, madam. How may I help you?
Мадам тем временем гуляла взглядом по полкам, и всё было не то: кустарные магнитики, пивные открывашки, стеклянные шарики (встряхнёшь – и вокруг примитивной модельки Королевского павильона завертится искусственный снежок). Открытку, что ли, отправить? Избито, но эта идея возникла у Таси ещё в экспрессе из Лондона в Брайтон. Она даже, не откладывая, вызнала тогда у Мумочки адрес – он жил на Пятой Советской.
И всё-таки, может, есть у них что-нибудь…
Тася с надеждой посмотрела на продавца:
– I’ve just seen something amazing on the beach. Birds. Do you have anything with birds?
– Hah, – просиял англичанин. – Those are starlings. This is called murmuration. Give me a moment[9], – сказал он и, потирая гладко выбритую щёку, затопал к дальнему углу, где громоздились в рамах какие-то постеры.
Стало быть, дрозды. Чёрные птички с белыми звёздочками на грудках. «Starling» – какое красивое слово. И как он это назвал, «murmuration»? Мурмурация… Из магазина Тася вышла, обнимая гравюру формата А4. Тёмный абрис брайтоновского пирса, над ним – знакомый крылатый вихрь. Вообще-то везти в Питер картину было несподручно, да уж больно точно изобразил художник те воздушные метаморфозы.
Сборы получились сумбурные. Тасин малогабаритный чемодан, поперхнувшись, еле вместил толстенную Библию и графику в тяжёлой неудобной рамке. Ближе к ночи ещё и Нелли написала – попросила найти в местной аптеке какое-то снотворное средство английского производства. «Ты чего, да разве ж его продадут без рецепта?» – удивилась Тася. «Продадут, продадут, это БАД на основе мелатонина. С добавками, полезными по-женски, – ответила Нелли. – Тебе и самой не помешало бы пропить курс. Действует мягко, ну и в нашем возрасте не лишне…»
Три аптеки обошла Санечка и добыла-таки искомый БАД. Тася вроде и обрадовалась (сказать по правде, она ничего не купила Нелли, кроме дешёвенькой камеи с местного антикварного развала), однако в голове заворочались невнятные сомнения: ввозить в страну неизвестные таблетки, не отнимут ли на границе? Даже в интернет полезла проверить. Вроде для личного пользования лекарства можно, хотя психотропные нельзя, а вдруг это оно? Тася поделилась тревогами с дочкой, но Санечка, последние два часа жизни положившая на чёс по аптекам и решившая, видно, что подвиг её был воистину Геракловых масштабов, не выдержала и рявкнула: «Мам, не придумывай!» Тася сдалась, ввинтила пластмассовый пузырёк с капсулами в чемодан. Действительно, чего это она… Нервы, просто нервы: Тася жутко, до холодного пота, не любила летать.
В аэропорт приехали рано-рано, ещё до рассвета. Санечка самоотверженно провожала маму, несмотря на Тасины возражения: сперва на электричке до Лондона, затем на экспрессе до Хитроу. И, как выяснилось, не зря. Кучерявый конопатый паренёк за стойкой регистрации, жмурясь от усталости, после взвешивания ручной клади грозно объявил: перевес. Каких-то тщедушных полкило, но юноша попался принципиальный. Потребовал доплатить безбожную сотню фунтов и провезти в багаже. «Мамуль, давай лучше что-нибудь заберу», – предложила Саня. Они оттащили вздутый чемодан в сторонку. Тася
