Уральский следопыт, 1961-07 - Журнал «Уральский следопыт»

ее и положил на стеклянный шкаф. Сухорослову стоило только поднять голову, чтобы увидеть папку… Но он не сделал этого. «Психическая слепота» говорит о том, в каком состоянии находился преступник, А тут Кирюхин то и дело подходит к двери и проверяет печать… Сухорослов решил больше не испытывать судьбу. «Наставник» выждал немного, пока уляжется суматоха, связанная с первыми днями следствия. На явке Сухорослов получил от него директиву довести дело до конца, то есть проникнуть в музей вторично. Эта директива была передана через газету, в какой форме – трудно сказать. Газету Сухорослов, надо полагать, уничтожил.

– Очень логично и интересно, прямо художественную картинку нарисовали, – сказал полковник улыбаясь. – Но, Вадим Николаевич, это опять-таки гипотезы. А где доказательства, что Сухорослов явится снова?

– Поступили сведения, что приятельница Сухорослова была у «Косого» и получила от него набор отмычек.

– А! Это уже не журавль в небе, а синица в руках. Что же вы предлагаете? Засаду?

– Я предлагаю нечто лучшее. Сухорослова мы, конечно, возьмем. Но нужно обстаюить операцию так, чтобы он еще до момента задержания показал нам, где находится завещание.

– Как же вы это сделаете?

– Вот как. Папку нужно положить на место… И Чернобровин выложил свою идею. Предложенный план получил полное одобрение.

* * *

Давно уже стемнело, время подходило к двенадцати. Музей чернел на берегу геометрической своей громадой. Кирюхин сидел на скамеечке у ворот. После ЧП он проявлял сугубую бдительность и на дежурство являлся раньше положенного. Вот и сейчас, завидев темную фигуру, возникшую из-за угла, он встрепенулся, насторожился…

Однако прохожий не проявлял никаких агрессивных намерений. У старика отлегло от сердца: было в этой фигуре что-то знакомое, привычное взгляду. Фигура приблизилась, и сторож узнал Сухорослова.

– А, Василий Кузьмич! – дружелюбно приветствовал его старик. Кого-кого, а этого человека он никак не заподозрил бы в посягательстве на музейные ценности. За что уволили бывшего «реставратора», Кирюхин толком не знал, ибо история с кражей книг не вышла за стены директорского кабинета. Для Кирюхина Сухорослов оставался по-прежнему недавним сослуживцем, рубахой-парнем, не дураком выпить.

– Давно к нам не заглядывали. Прогуливаетесь, значит? Присядьте, отдохните! – и старик подвинулся, всем видом показывая живейшую готовность покалякать.

– Здравствуй, товарищ Кирюхин, из кино иду, – сказал Сухорослов, садясь. – А ты все оберегаешь этот допотопный склеп? Ну, есть новенькое? Да, впрочем, что я спрашиваю, ведь у вас тут сплошная древняя история…

– Не говорите, Василий Кузьмич! – запротестовал старик, становясь серьезным. – Ох, и дела! Такие дела!…

– Что, Гольдман со своим заместителем поругалась? Или выходной день с четверга на понедельник перенесли?

– Грех шутить! – угрюмо сказал Кирюхин. – Дела, прямо сказать, уголовные. Зинаиду Васильевну без малого чуть не убили! В больнице лежит, говорят, па-ра-ли-зо-ва-на…

И сторож принялся рассказывать о происшествии в музее.

– Грабителя-то нашли? – перебил Сухорослов.

– Какое! – Кирюхин махнул рукой. – Видать, бросили это дело. Никто теперь из милиции и не показывается,

Сухорослов поежился, словно от ночного холодка, достал «Беломор» и так ловко щелкнул в донышко пачки, что папироса выскочила прямо в руки старику.

– Вот, Василий Кузьмич, какие неприятности случаются, – продолжал сторож, глубоко затягиваясь. – Разве найдут? Держи карман шире. Дальше разговор как-то перестал клеиться.

Кирюхин начал зевать, речь его становилась все менее и менее связной. Наконец, клюнув носом, он опустил голову на грудь.

– Врачи говорят: па-ра-ли-зо-ва-на, значит… Папироса с наркотиком сделала свое дело,

Сухорослов выждал пару минут и потряс Кирюхина. Убедившись, что теперь никакое ЧП не в силах пробудить старика, оглянулся, прошел во двор и достал связку отмычек…

В зале стояла особенная, свойственная нежилым помещениям тишина. Бледный круг света от электрического фонарика заскользил на полу… по витрине… по манекенам, что в причудливых костюмах стояли, безмолвные, как мумии, по бокам книжного шкафа.

По улице, огибая музей, неслись машины. Они торопились к понтонному мосту, который соединял левобережную часть города с промышленным заречьем: в полночь мост разводили, чтобы пропустить суда. Вот донесся какой-то особенно четкий и мелодичный звук зимовской сирены: «ту-ту-ту»… И опять все стихло.

Сухорослов приблизился к шкафу и, присев, звякнул отмычками. Руки его слегка дрожали. Скрипнула отодвигаемая дверка. Папка лежала на прежнем месте. Оставалось взять ее, закрыть шкаф… Как будто все. Через несколько минут он будет за воротами Музея, а дальше – солидная пачка «красненьких» и новый паспорт, обещанные «шефом», привольная жизнь где-нибудь в другом городе, пока хватит денег…

Внезапно преступнику показалось, что за его спиной кто-то дышит. Он так и застыл на корточках, прислушиваясь. Нет, показалось…

И в этот миг кто-то крепко взял его сзади за руку пониже плеча. Сухорослов, холодея, медленно повернул голову: сзади стоял… казак из стеклянного шкафа, большой, темный, бородатый, в железном шишаке. Но это не была мертвая «восковая персона», как в шутку именовали ее в музее; от страшного бородача веяло теплом жизни, а из-под шишака грозно глядели живые глаза. Левой рукой он крепко сжимал плечо Сухорослова, а правой опирался на пищаль.

Преступник оцепенел. Ощущение было такое, будто ему внезапно заморозили всю нижнюю половину туловища. Сердце затрепетало, потом оборвалось и упало куда-то вниз.

– Все! – сказал казак голосом Чернобровина, прислоняя пищаль к витрине. – Папочку-то сюда дайте! – Он взял ее из рук вора. – Пойдемте же!

Сухорослов пошел, с трудом переставляя негнущиеся ноги. Он силился что-то сказать, но язык отказывался повиноваться ему, потрясение было слишком сильно.

Медленно прошли они через двор музея к воротам, за которыми продолжал крепчайше спать Кирюхин, и очутились на улице. Чернобровин негромко свистнул: из-за ларька напротив появились оперативники.

– Вы что, идти не можете, что ли! – сказал старший лейтенант, встряхивая пленника. – Нервы подгуляли? Сейчас машина подойдет.

Сухорослов молчал, делая вид, что ему дурно. На самом же деле несколько глотков свежего воздуха привели его в себя. Нервный шок проходил. Теперь он напряженно взглянул в сторону реки, где в темноте по воздуху двигались красные и зеленые огоньки. Глухой металлический грохот доносился оттуда: рабочие кувалдами выбивали болты соединений понтонов, а огоньки горели на судах, ожидающих пропуска.

Здесь, и только здесь могло еще быть спасение! Помощники Чернобровина приближались. Сухорослов набрал в легкие воздуха и, вдруг решившись, со всей силой толкнул старшего лейтенанта в грудь,

Редкие парочки, прогуливавшиеся в этот поздний час по набережной, стали свидетелями необычной сцены: по асфальтированному спуску, ведущему от музея вниз, к понтонному мосту, неслась карьером цепочка людей.

В том факте, что бегут люди, не было,